Домашняя работа. Средневековая история. Галина Дмитриевна Гончарова

она – женщина.

      – И я тоже, пастор. Но, может быть, именно женщины, с их искренним желанием помочь всем страждущим и нуждающимся и нужны в этом мире? Альдонай создал мужчин и женщин так, что мужчины должны оберегать дом, воевать, защищать. А женщины обязаны сделать так, чтобы мужчина возвращался домой с радостью. Вот мы с Эммой и стараемся. Я понимаю, что это непривычно, но у нас просто нет выбора. Никто за нас ничего не сделает.

      – Ваше сиятельство, а вирмане? Пираты, безбожники?

      Лиля возвела глаза к небу:

      – Да, пастор. Я знаю это. Но я полагала, что вы сможете привести их души к свету. Подумайте сами, если бы я их не наняла, они бы так и закоснели в грехе. А сейчас у вас есть шанс спасительно подействовать на их души.

      Тоска вдруг грызанула с такой силой, что на глаза аж слезы навернулись. Пастор встревоженно вскинулся.

      – Ваше сиятельство?

      – Нет-нет…. Все в порядке… Ах, пастор, какое несчастье – этот пожар. Как хорошо, что вы у нас есть. Раньше я вас не ценила по достоинству, а вот когда случается несчастье, когда лишаешься ребенка…

      Вместо ответа пастор осенил себя знаком Альдоная.

      Лиля повторила за ним и принялась читать одну из молитв, которые хранились еще в памяти Лилиан. Молитва, кстати, так и называлась «Об облегчении страданий человеческих».

      Пастор наблюдал за тем, как она молилась, и лицо его разглаживалось с каждым словом. Лиля заметила это и закрепила положительный эффект еще двумя молитвами.

      Так держать.

      Наконец пастор сотворил знак Альдоная, и Лиля поднялась с колен. Не молиться ведь на ногах! Хотя ушибленные во время драки с убийцей колени ныли нещадно. Ну да ладно. Перетерпим.

      Во взгляде мужчины оставались еще сомнения. Ну да. Решительность, домоправительница, вирмане по дому бегают… И Лиля решила добавить:

      – Прошу вас разделить мою скромную трапезу.

      Судя по удивленной гримасе на лице пастора, он не ожидал от графини такой скромности. Овсянка, в которую она не положила ни меда, ни варенья, кусок сыра и стакан воды. Холодной, колодезной.

      Есть не хотелось. Температура все-таки поднялась. Немного, но неприятно.

      Самому пастору подали и мясо, и грибы, и яйца.

      Несколько минут он смотрел на Лилю, а потом разродился:

      – Дочь моя, вы проявляете похвальную умеренность.

      Лиля опустила глазки еще раз. Может, проще и не поднимать? Точно, не споткнешься.

      – Пастор, я не могу объедаться, когда на моих землях от голода умирают дети. Это страшно.

      – Это…

      – Это тоже после потери ребенка. Я должна вести благочестивый образ жизни, тогда меня простят за мои прежние грехи.

      Глаза стали уже теплее. Так держать.

      – Пастор, вы ведь не будете возражать, если Марк будет учиться вместе с Мири?

      – Да, разумеется.

      Еще бы ты возражал. Такая халява! Образование тут по цене брюликов.

      – И в том числе учиться защищать себя.

      – Ваше сиятельство?

      Лиля сделала постное лицо. И рассказала про убийцу.

      Пастор