В круге света (сборник). священник Александр Дьяченко

задают им такие установки.

      Несколько лет тому назад мы пытались ввести в первых классах нашей общеобразовательной школы предмет «Основы нравственности». Поскольку планировалось факультативное преподавание, обратились к родителям за согласием. Так вот, суть по меньшей мере трети ответов сводилась к одному: «Наше время – время волков, а вы хотите нашим деткам, которым придется жить в стае, притупить клыки. Не позволим! Наш девиз – “выживает сильнейший”!»

      Процентов сорок ответили: «А нам все равно. Хотите – преподавайте, хотите – нет». То есть им безразлично, какими вырастут их дети. И лишь четвертая часть родителей думают не столько об остроте клыков своих чад, сколько о чистоте их душ и сердец. Только на этих детишек мы и можем рассчитывать в будущем. Завтра им придется сражаться с волками, а, значит, уже сегодня мы должны их к этому подготовить, иначе всем нам вскоре придется или бежать в серой стае, или лежать с перерезанным горлом.

      Когда говоришь с пьяненьким, он, как правило, плачет, хочет покаяться, просит отпустить грехи, обещает завтра же непременно быть в храме, всю жизнь начать с чистого листа. Но я-то знаю, что ни завтра, ни послезавтра в церковь он не придет. Еще не известно, кивнет ли он мне при встрече протрезвевшей головой. Ему будет мучительно стыдно за проявление минутной слабости. Потому и бежит батюшка от всех этих слезливо-сопливых словоизлияний, предупреждая завтрашние угрюмые взгляды своих знакомцев. Таково отношение к священнику обычного выпившего человека, так сказать, рядового гражданина.

      Записные выпивохи, как правило, встречают батюшку бурным восторгом. Если в компании есть женщина, то обычно она стыдливо отворачивается или прикрывает лицо ладошкой. Женщины, даже опустившиеся, все-таки помнят о том, что они – женщины. Перед священником им как-то неудобно. Кстати, выпившие женщины никогда не станут разговаривать с ним о личном.

      Эти люди начинают истово креститься на батюшку, как на ожившую икону, оставляют свою трапезу, подбегают, экзальтированно целуют руки, просят благословения. При этом не помню, чтобы кто-нибудь из них в такие моменты попрошайничал. Но вот что я заметил: как бы они ни выражали свою радость от встречи со священником, в какие бы разговоры ни вступали, никто из них никогда не предлагал мне вместе с ними выпить.

      Не думаю, чтобы им было жалко выпивки, ведь я же их порой спасаю. Приходят ко мне бедолаги, когда стоит вопрос жизни или смерти. Наливаю – не часто, правда, баловать их нельзя, а спасать нужно. Да и сами они не частят, понимают, приходят, лишь когда действительно «край». Вот и думаю, ну я же наливал тебе, ты по всем законам твоей общинной логики тоже должен мне предложить, хотя бы из уважения. Они же умные и все понимают. Понимают, что и пить я с ними не буду, – так хоть вежливость прояви! И вот однажды я неожиданно получил ответ на свое недоумение.

      Однажды вечером пришлось совершать требу на дому. Освящал чье-то жилище. И вот, выхожу из подъезда, в одной руке у меня – саквояж, в другой – кадило. Очищать кадило от сгоревшего ладана необходимо только на