Одиночество шамана. Николай Семченко

(«Максим, прикинь: во Владике такие девчонки – ноги от ушей растут, такие симпатичные! Я с одной познакомился. Мариной зовут. Она меня с ума сводила, но делать ничего не давала. Только шутила: «Любовь бесплатной не бывает». Я от одного её вида прямо дурел. А она: «Любовь имеет свою цену», – и смеялась. Нет, я в ответ насчет её цены даже пошутить не решался. Ты что? Она на ангела похожа – белокурая, голубые глаза… Да ты что? Думаешь, что это проститутка была? Ну, ты даешь!).

      Так бы у него всё и продолжалось ещё неизвестно, сколько времени, если бы Максим, в конце концов, не сказал: «Всё! Твой день рождения отмечаем в сауне! Пригласим девчонок, выпьем, то да сё. Никаких возражений! Я всё беру в свои руки».

      Девчонки, обе невзрачные, полненькие хохотушки, похожие как близняшки, громко говорили, напряженно курили, оценивающе поглядывали на парней, взвизгивали от дурацких анекдотов Максима и даже для вида не засмущались, когда он снял с себя плавки и предложил то же самое сделать остальным. Андрей не решался, и тогда одна девчонка – как же её звали, Таня или Лена? кажется, Таня, но какая, впрочем разница! – прикоснулась стаканом с вином к его выпуклости под плавками, провела по ней донышком и, выпустив кольцо сигаретного дыма, спросила: «Тук-тук, здесь живёт мальчик с пальчик?» И как-то удивительно ловко, в один момент стащила с него плавки. И так же сноровисто откуда-то из-за спины вынула упаковку презервативов: «Безопасный секс – безопасная жизнь!»

      Если бы он потом встретил эту девку на улице, то, наверное, не узнал бы. Она была для него всего лишь телом, в отличие от латексной женщины – шевелящейся, изрыгающей похабщину, ничего не стыдящейся, но всё равно – чем-то вроде куклы, эдакой секс-машинки с дырками: можно поиграть, сделать что угодно, освободиться от этой проклятой тяжести в низу живота – выстрелить, выпалить, излить, опустошиться и, оттолкнув партнёршу, забыть.

      Потом у него заводились другие женщины – и продажные, с которыми Андрею было легко, потому что ничего объяснять им не приходилось, и обычные, которые надеялись на что-то серьёзное, тем более что он считался завидным женихом: от бабушки ему досталась в наследство однокомнатная квартира. Иногда ему даже казалось, что жильё привлекает женщин даже больше, чем он сам. «Я вот тут поставила бы диван – так удобнее, а здесь, у окна, журнальный столик, – такие обычно разговоры заводились. – И почему ты не сменишь шторы? Давай, помогу тебе выбрать их! А почему газовая плита старая? Сейчас в кредит можно купить хорошую импортную плиту…»

      Но он не хотел менять ни шторы, ни плиту, ничего. Он хотел, чтобы его хотели (ах, какой банальный каламбур) самого по себе, без всяких квартир, денег, других материальных благ – просто нуждались бы в нем, любили бы каждую клеточку его тела, уважали его мнение, скучали бы без него и безоглядно, как в омут с головой, бросались бы в его жизнь и ни о чём не жалели.

      Надежда тоже не бросалась в омут