По Уссурийскому краю. Дерсу Узала. Владимир Клавдиевич Арсеньев

реке Лефу этим пренебрегать нельзя, иначе рискуешь заночевать без дров. Через несколько минут стрелки разгружали лодку, а Дерcу раскладывал огонь и ставил палатку.

      До озера Ханка оставалось немного. Я знал, что река здесь отклоняется к северо-востоку и впадает в восточный угол залива Лебяжьего, названного так потому, что во время перелетов здесь всегда держится много лебедей. Этот залив длиной от пяти до семи километров и шириной около километра. Он очень мелководен и соединяется с озером узкой протокой. Таким образом, для того чтобы достигнуть Ханки на лодке, нужно было пройти еще километров пятнадцать, а напрямик целиной – не более двух с половиной или трех километров. Было решено, что завтра мы вместе с Дерcу пойдем пешком и к сумеркам вернемся назад. Олентьев и Марченко должны были остаться на биваке и ждать нашего возвращения.

      Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее, чем он был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.

      На другой день часов в десять утра, сделав нужные распоряжения, мы с Дерcу отправились в путь. Полагая, что к вечеру возвратимся назад, мы пошли налегке, оставив все лишнее на биваке. На всякий случай под тужурку я надел фуфайку, а Дерcу захватил с собой полотнище палатки и две пары меховых чулок.

      По дороге он часто посматривал на небо, что-то говорил сам с собой и затем обратился ко мне с вопросом:

      – Как, капитан, наша скоро назад ходи или нет? Моя думай, ночью будет худо.

      Я ответил ему, что до Ханки недалеко и что задерживаться мы там не будем.

      Дерcу был сговорчив. Его всегда можно было легко уговорить. Он считал своим долгом предупредить об угрожающей опасности и, если видел, что его не слушают, покорялся, шел молча и никогда не спорил.

      – Хорошо, капитан, – сказал он мне в ответ. – Тебе сам посмотри, а моя как ладно, так и ладно.

      Последняя фраза была обычной формой выражения им своего согласия.

      Идти можно было только по берегам проток и озерков, где почва была немного суше. Мы направились левым берегом той протоки, около которой был расположен наш бивак. Она долгое время шла в желательном для нас направлении, но потом вдруг круто повернула назад. Мы оставили ее и, перейдя через болотце, вышли к другой, узкой, но очень глубокой протоке. Перепрыгнув через нее, мы снова пошли камышами. Затем я помню, что еще другая протока появилась у нас слева; мы направились по правому ее берегу. Заметив, что она загибает к югу, мы бросили ее и некоторое время шли целиной, обходя лужи стоячей воды и прыгая с кочки на кочку. Так, вероятно, прошли мы километра три. Наконец я остановился, чтобы ориентироваться. Теперь ветер дул с севера, как раз со стороны озера. Тростник сильно