Роман с бизнесом. Вадим Твердохлеб

я не стал исключением.

      Предприниматель, которого могло и не быть.

      Я никогда не догадывался, кем окажусь в этой жизни, но я всегда знал, что рожден для чего-то большего. Джон Девисон Рокфеллер

      Ясным морозным воскресным днем в 76-м году прошлого века, в чудесном городе Челябинске родился малыш. Он рос, как все дети, здоровым и поводов для беспокойства не давал. Но когда ему исполнился годик, все вокруг стали замечать, что он очень близко рассматривает игрушки, вот прямо перед самым носом.

      И повезли его к окулисту. Тот поставил страшный диагноз – врожденная прогрессирующая миопия высокой степени. Высокая, это когда уже в юности она достигла минус 15 диоптрий на каждом глазу. Чтобы вы понимали, минус 20 – это последняя линза в чемоданчике офтальмолога, которую вставляют в оправу при проверке зрения. Дальше – абсолютная слепота.

      И маме мальчика предложили отдать его в интернат для слепых детей. Ну, потому что это инвалидность. В будущем-то уж точно. И она могла бы приезжать к нему по воскресеньям, привозить игрушки и сладости. А все остальное время он находился бы на попечении государства.

      Но мама была настоящей мамой, да к тому же молодым врачом. И она послала к чертям это предложение и со всем материнским инстинктом, умноженным на медицинские знания и связи, решила, что она вылечит своего малыша. И начала возить его по всем известным докторам. В Свердловск, Москву и даже Одессу. Но все профессора кругом разводили руками и говорили, что наука пока не нашла способа вылечить это нехирургическим путем. А для проведения операции надо ждать восемнадцати лет, чтобы глаза остановили свой рост.

      И вот когда мальчику исполнилось 4 года, в 1980 году, его маме дали путевку в знаменитый на весь Советский Союз детский центр-интернат Святослава Федорова в Москве. Первую четырехмесячную «ходку» мальчик практически забыл. Помнил только, что было там очень плохо и грустно без мамы и папы, которые остались в Челябинске.

      А вот вторую, уже в 1982 году, он запечатлел в памяти очень хорошо. И помнит некоторые яркие моменты по сей день.

      Например, как он с надеждой спрашивал маму:

      – Ведь ты меня там не оставишь?

      – Конечно, нет, – отвечала она, отводя глаза. И видела, что сын не хочет туда ехать еще раз, но списывала это на обычное нежелание расставаться с ней надолго.

      Истинная причина была в другом…

      – Тебя всего лишь проверят, – говорила мама, трясясь с ним в плацкарте Челябинск – Москва.

      – Тебе просто подберут очки, – ласково говорила она, таща мальчика сквозь февральские сугробы в центр Москвы.

      – Я люблю тебя, – услышал он, когда мама мягким толчком в спину втолкнула его 16 февраля в пахнущий невыносимой интернатской тоской и столовской едой приемник-распределитель.

      Сзади захлопнулась дверь, и он заревел от страха. Кинулся стучать в нее и кричать:

      – Мамочка, не оставляй меня!

      Потом зареванного мальчишку за руку наверх потащила все