Бездна. Павел Тетерин

случались не в первый раз. Круэль сидел и в который раз уже силился понять, как же вышло так, что это чудовище оказалось под одной с ними крышей, в его родном доме. Как его мать – женщина, которую он любил всем сердцем, без остатка – могла допустить к себе такого ублюдка. Что она нашла в нём, ну, что? Ведь он мерзкий, жестокий, глупый, самовлюблённый, ужасный тип… Круэль мог перечислять его отвратительные качества до бесконечности. Мать же, его милая, родная мать, словно смотрела сквозь все это через какую-то пелену, в свою очередь обращая внимание на что-то такое, совершенно не заметное теперь уже Круэлю. Она смотрела на него круглыми, слепыми глазами влюблённой женщины, она смеялась с его идиотских шуток и присказок, она поддерживала его во всем. Каждый раз Круэль краснел и готов был провалиться под землю от стыда, когда мать поддакивала и суетилась вокруг этого ушлого, циничного и озлобленного на весь мир человека. Отчим, видимо, перехватывал эти искрящиеся электричеством взгляды Круэля, и они явно не очень нравились ему. Может, именно из-за них он и позволял себе такие вот отвратительные, грубые выходки в его адрес. В общем, это была взаимная неприязнь, почти война, о которой, впрочем, не знал больше никто: ни мать, беззаветно любившая обоих – и своего второго мужа, и первого сына, ни младший брат, при котором отчим просто не позволял себе подобных выходок.

      Крил вообще не знал, что его родной отец старшему брату гораздо больше, чем никто.

      Круэль глубоко вздохнул и потер шею, словно пытаясь оттереть отпечаток пальцев, продолжавший огнём гореть на коже. Было невыносимо грустно и тоскливо, и ничего не хотелось. Хотелось просто вымести, вытереть из души все эти липкие и гадливые мысли. Если бы можно было собрать их все у края и пинками, кулаками сбросить вниз – пусть падают, истошно вереща, и оставят его наконец в покое… Его душу словно в очередной раз выпотрошили, безжалостно вытряхнув всё светлое, оставив только безысходную, устремлённую в бесконечность грусть. Он пошарил глазами по столу, заметил примостившийся на его углу дневник, взял и раскрыл его. Просмотрел последнюю запись, слабо улыбнулся, взял в руки ручку, занес на мгновение над листом… и начал писать, медленно, старательно выводя каждую букву, писать, чувствуя, как становится горячо и мокро в уголках глаз:

      А кто вообще сказал, что человеки созданы для счастья?

      Они гораздо лучше созданы для разных прочих дел

      Разорванные в клочья судьбы, слёзы, в синяках запястья

      Ты еле сдерживаешь крик от боли

      Но – когда становится ещё больнее, понимаешь

      Что это было тоже не предел.

      Под масками мы прячем страх и злобу

      Слова – как мгла на улице, только пытаются поглубже спрятать суть

      Мы ищем – на кого пролить всю тьму, что рвется на свободу

      Её так хочется однажды отобрать у всех без исключения людей и сбросить в Бездну

      Но тьма,