Исповедь. Айзек Алиев

ольшого городка в Германии. Мать-англичанка умерла при родах. Отец, врач по профессии, так и не женился вторично. Генриха воспитала бабушка. Затем были частная школа-интернат, медицинский факультет Берлинского университета и, наконец, частная практика. Во время войны Генрих, работая военврачом, попал на Восточный фронт. Война забросила его на Северный Кавказ, где под Моздоком, в 1943-м, он оказался в плену. И завертелся калейдоскоп мест заключений, последним из которых стала деревня в одной из южных республик СССР, что и определило дальнейшую судьбу Гайбеля. Женившись по любви на русской девушке, он так и осел здесь на долгих двадцать лет. После пятнадцати лет совместной жизни его Алёна умерла от рака груди. Детей у них не было. Больше Генрих не пытался жениться. А в 1964 году переехал в город. Справиться с формальностями ему помогли односельчане. (Кстати, по паспорту он стал русским). Гайбель поселился в старой части города – там, где всегда царят покой и тишина и камни мостовых недоступны для городского транспорта. Здесь жизнь словно замедляла свой бег, прислушиваясь к отголоскам старины, а высокие молчаливые стены с пустыми глазницами бойниц оберегали город от нашествия цивилизации…

      Эмиль вновь закурил. Сегодня он похоронил своего учителя, во время бесед с которым абсолютно не чувствовал не только неуверенности в себе, но и всей шаткости своего положения. Общение с мудрецом всегда окрыляло его и усиливало веру в себя. Все в жизни Эмиля совершалось вопреки его пылким устремлениям, хотя и в соответствии с его страстной и противоречивой натурой. Порой блистательно остроумный, в иные моменты он был болезненно скрытен и застенчив. Жажда приключений и тщеславие не давали ему покоя. Неудовлетворенность самим собой помогала ему самосовершенствоваться. Он явно отличался от тех, кто жил будничной, размеренной жизнью, принимая ее такой, какая она есть. У него было маниакальное осознание собственной уникальности. Эта идея вела к самоуничтожению, но в то же время толкала к самопознанию, самоутверждению и самореализации. Даже втайне от себя самого он хотел одного – остаться, запечатлеться в этом мире. Большой очередной кусок жизни он посвящал какому-то определенному занятию, но каждый раз предавал свою мечту. Слишком уж часто у него не хватало силы воли отмахнуться от стаи ежедневных забот и мыслей, не имеющих ничего общего с музыкой, наукой и литературой. Он вечно грезил о будущем, предвкушая счастье достижения цели, и не подозревал, что полученные авансом наслаждения умаляют и сводят на нет истинные впечатления в момент реального исполнения желаемого. Долгое ожидание размывало краски, и сам факт являлся блеклым, а отнюдь не ослепительным событием.

      Эмиль чувствовал, что наступило время кардинальных решений: в противном случае его ожидал личностный кризис. Он оставил науку, порвал отношения с Зауром и вот теперь провожает в последний путь мудреца. С чем же он остался в свои тридцать лет?

      «Неужели это наказание за впустую потраченное время, за бесплодные мечтания? – подумал Эмиль, в ярости отшвырнув от себя недокуренную сигарету. – Ведь еще немного и все иллюзии рассеются окончательно. Произошел всего-навсего ординарный случай в миллионном ряду таковых в масштабах целого мира. Вначале юношеский романтизм, надежды, мечты. Затем отрезвление взрослого человека – и в результате состояние мерзкого похмелья. Нет, ничего страшного не произошло – просто еще одна попытка человеческой самореализации потерпела неудачу». Эмиль затряс головой, словно изгоняя из головы эти страшные мысли, ибо даже думать об этом боялся.

      Мудрец всегда напоминал Эмилю, что он должен благодарить Бога за то, что у него прекрасные родители, любимая девушка и хорошие друзья. Что у него, в общем-то, обыкновенная удавшаяся, вполне благополучная человеческая жизнь. Что же касается самореализации, то здесь главной преградой, говорил ему мудрец, является только он сам. Победи, преодолей самого себя – вот тогда и достигнешь цели.

      Эмиль был благодарен Богу за то, что судьбы их пересеклись. Мудрец – единственный человек, перед которым он вывернул наизнанку свою душу и никогда, ни одной секунды не пожалел об этом. Ведь какой высоты нравственный уровень должен быть у человека, сколько чуткости и порядочности, чтобы суметь удержаться и не обидеть, не задеть чувств кого-то другого, зная о нем самое сокровенное, все его слабости и недостатки! Каждый раз он шел к нему как на исповедь. Казалось, что мудрец не давал советов, а лишь размышлял.

      Сейчас, сидя перед его могилой, Эмиль подумал: «А можно ли исповедоваться мертвецу?»

      Эмиль зажег очередную сигарету и погрузился в воспоминания, запертые в дальнем углу его «эмоционального чердака». Почему-то в памяти всплыло утверждение Достоевского, что «…ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства… Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение… Мало того, может быть именно это воспоминание одно … от великого зла удержит…»

      Инфантильно-сексуальные переживания

      …Детство свое Эмиль помнил смутно. Лишь отдельные