Пчелы мистера Холмса. Митч Каллин

Умэдзаки. Используя одно из немногих известных ему японских слов, он выпалил охайё[4], когда она поставила поднос на прикроватный столик. По-прежнему не замечая его, она прошла в ванную комнату и пустила воду. Он сел, недовольный, и пил чай, читая записку:

      Ушел по делам.

      Хэнсюро ждет вас внизу.

      Буду к вечеру.

Тамики

      Охайё, уныло сказал он себе, опасаясь, что его прибытие внесло сумятицу в домашний распорядок (вероятно, не предполагалось, что он примет приглашение, или господин Умэдзаки оказался разочарован не самым бойким джентльменом, которого встретил на станции). С уходом Маи он испытал облегчение, но оно омрачилось мыслью о Хэнсюро и целом дне без приемлемого общения, о том, что придется жестами показывать, что ему нужно, – пищу, питье, уборную, сон. Он не мог в одиночку осматривать Кобе, ведь хозяева оскорбились бы, обнаружив, что он ускользнул из дома. Пока он мылся, душевная смута делалась все сильнее. Он, в общем, повидал мир, но большую часть жизни уединенно провел в Сассекс-Даунсе и сейчас чувствовал себя неуютно в совсем чужой стране, тем более без сопровождающего с приличным английским языком.

      Но, когда он оделся и встретился внизу с Хэнсюро, беспокойство ушло.

      – Доброе у-то-ра, сэнсэй, – пробормотал Хэнсюро, улыбаясь.

      – Охайё.

      – О да, охайё, хорошо, очень хорошо.

      Потом, под частые кивки Хэнсюро, довольного его навыком в обращении с палочками, Холмс съел нехитрый завтрак, состоявший из зеленого чая и риса, в котором было распущено сырое яйцо. До полудня они гуляли, наслаждаясь чудесным утром под пологом чистого синего неба. Хэнсюро, подобно юному Роджеру, поддерживал его за локоть, ненавязчиво направляя, и, выспавшийся, еще и укрепивший силы ванной, он видел как будто бы другую Японию. В свете дня Кобе разительно отличался от той опустошенной местности, которую он наблюдал накануне в окно трамвая: не было видно разрушенных зданий; улицы кишели прохожими. По занятой торговцами главной площади бегали дети. Из бессчетных лапшичных звучали говор и бульканье кипящей воды. На северной возвышенности города он заметил целый район домов в готическом и викторианском стилях, которые, подумал он, должны были первоначально принадлежать иностранным торговцам и дипломатам.

      – Чем, если мне будет позволено спросить, занимается ваш брат, Хэнсюро?

      – Сэнсэй…

      – Ваш брат, чем он занимается, где служит?

      – Это… нет, я не понимаю, совсем мало понимаю, не много.

      – Спасибо, Хэнсюро.

      – Да, спасибо, спасибо вам большое.

      – Я рад, что провожу этот славный день в вашем обществе, и ваши недостатки тому не помеха.

      – Думаю, да.

      Но по ходу прогулки, сворачивая за углы и пересекая людные улицы, он начал всюду отмечать признаки голода. Дети, на которых не было рубашек, не носились по паркам,

4

Доброе утро (яп.).