Примат воли. Дмитрий Красько

эгоиста. Потому что только эгоисты способны хорошо учиться – в них изначально заложено стремление превознести свое «я» над другими, доказать, что ты сумеешь сделать то же, что и твой учитель, а то и на порядок больше. Великие наверняка учитывали эту составляющую при комплектовании нашей маленькой команды.

      И последнее. Вы, Доктор, преклоняете голову перед Великими и хаете эгоизм. Вы непоследовательны. Ибо кто такие ваши Великие, как не великие эгоисты? Все, что вы рассказали о них, подтверждает это. Одна только тяга к играм с целыми разумными планетами чего стоит. А вдруг что не так? А наплевать, зато мы потешимся. И это, надо сказать, худший вид эгоизма.

      Раздавленный обилием слов и аргументов, слетевших с языка Сократа, который за время своего длинного монолога так и не открыл глаз, Доктор молчал. Угрюмо и потерянно. Так, что я, в конце концов, не выдержал и попытался утешить его, сказав:

      – Да не расстраивайся, доктор. Любой человек, если разобраться, эгоист. Просто кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей. Полное самоотречение человеку не свойственно.

      – А как же стадное чувство? – Доктор все же нашел в себе силы предъявить хоть какой-то аргумент, но вместо меня ответил Сократ, не оставивший от этого аргумента камня на камне:

      – В любом стаде есть вожак, и этот вожак всегда отъявленный эгоист. Остальные, кстати, не лучше, потому что находятся в стаде ради сытной и безопасной жизни.

      – Я не знаю, эгоисты люди или не эгоисты, – неожиданно для всех зарычал Копер, – но я знаю, что они неблагодарные твари! Ваше появление на этой планете стало возможным только благодаря Великим, и вы не имеете никакого морального права обсуждать их действия и тем более выносить им порицания!

      – Еще как имеем, – возразил Сократ. – Мы не в муравейнике.

      – Великим будет доложено о сегодняшнем разговоре, – вокруг безгубого рта большеголового выступила пена бешенства. – Они куда ближе к нам, чем вы думаете!

      – Копер здесь в качестве наблюдателя от Великих, – как-то даже виновато объяснил Доктор.

      – Соглядатай, – кивнул я, припоминая, фразу, оброненную им по пути от тюремного двора, на котором меня расстреляли, к месту оживления.

      – Да, я Соглядатай! – взвизгнул Копер. – Неужели вы думаете, что Великие, дав вам свободу воли, оставят вас без присмотра? Вы недооцениваете их мудрость, земляне!

      – Веганец! – Лонгви, понаторевший, будучи Цезарем, в многочасовых выступлениях перед сенатом, легионами и просто толпой, умел обзываться не менее выспренно, а уж тон его при этом был в сотни раз обиднее. – Мы правильно оценили Великих. Я говорил о том, что они даже своих Избранных держат под контролем, уже давно. Если ты забыл об этом, то у тебя короткая память. Да и вообще ты сейчас очень напоминаешь верную шавку, которая пытается защитить своего хозяина не смотря ни на что и вопреки всему. В том числе и доводам рассудка. Негоже так вести себя мыслящему существу. Пересмотри свои ценности, веганец!

      – О,