Басурман. Иван Иванович Лажечников

него!

      Дрожащими руками схватила она послание и прижала к иссохшей груди; потом посмотрела на него, любовалась им и спрятала на груди, ощупывая, хорошо ли ему тут будет.

      Почему ж не спешила прочесть драгоценное послание?

      Потому… потому что баронесса не умела читать (заметьте, это было к концу XV века).

      Якубек с радостным видом вручил еще своей госпоже кошелек, туго набитый; за ним-то он так много хлопотал около себя.

      – Такой добрый молодой господин, – сказал он, отдавая это бремя, – по всему видно было, боялся не столько за деньги, сколько за меня. Такой добрый! А не даст себе на ногу наступить. Видно, рыцарская кровь поговаривает в нем, даром лек…

      Тут Ян не выдержал и с сердцем дернул рассказчика за рукав, так что тот закусил себе язык. Между тем баронесса держала кошелек и, смотря на него, плакала. Какую ужасную повесть прочли бы в этих слезах, если бы перевесть их на язык! Потом, как бы одумавшись, отерла слезы и начала расспрашивать Якубека, как доехал до Липецка сын ее (о нем-то были все заботы), что там делал, как, с кем отправился в путь.

      Этих спросов только и дожидался Якубек, чтобы почесать язык.

      – Ехали мы подобру-поздорову, – начал он так. – Только в одном бору, частом и темном, как черная щетина, выставили было молодцы белки своих глаз, да мы были людны, сами зубасты и показали им одни хвосты наших коней. Да еще…

      Встревоженная баронесса стала со страхом прислушиваться.

      – В одной гостинице… проклятая хозяйка, еще и молодая!.. подала нам ветчины… поверите ли, милостивая госпожа, ржавчины на ней, как на старом оружии, что лежит в кладовой. Молодой господин не ел, проглотил кусочек сухаря, обмочив его в воду; а меня дернуло покуситься на ветчину… так и теперь от одного помышления…

      – Говори дело, Якубек! – перебил сердито старый служитель. – Коли станешь молоть всякий вздор, так речи твоей не будет конца, как Дунаю.

      – Пускай малый говорит себе, что вздумает, – сказала баронесса, для которой и малейшие подробности путешествия были занимательны.

      – Спасибо, господин Яне, – произнес смущенный рассказчик, отвесив поклон старому служителю, – поправили вовремя деревенщину. Вот видите, вы живали при покойном бароне…

      При слове «покойном» легкое содрогание означилось на губах баронессы.

      – Живали в больших городах, видали императора и церковь Святого Стефана, так слова даром не пророните, все равно что розенобель. А мы отродясь впервой выехали в Липецк… ахти, что за город! – Тут, опомнясь, он кивнул головой и замахал рукою, как будто отгонял мух. – Сыплем себе глупые речи, словно медные шелехи[5]. Вот видите, добрая госпожа, – продолжал он, обратясь к старушке, – ехали мы благополучно. Только дорогой его милость все скучал о вас, то и дело наказывал мне и просил: «Смотри, Якубек, служите верно, усердно матушке, как дети ее. Разбогатею – не забуду вас. О Яне не беспокоюсь, – молвил он, – старик положит за нее душу свою. – Слеза блеснула на реснице старика, между тем как улыбка

5

Шелех – фишка в игре; кружок в виде монеты, но не являющийся таковой, то есть на него ничего не купишь.