Неодинокий Попсуев. Виорэль Михайлович Ломов

сгорел три дня назад дом. Говорили: бомжи сожгли».

      – А что как? Жить.

      Понимая нелепость улыбки в этот момент, Сергей улыбнулся.

      – Ладно, будем жить. Вставай. Одевайся. Уборная направо. Справишься?

      – Не хитра наука.

      Попсуев спрятал в нишу плиту и чайник.

      – Скорей! Через полчаса электричка. А тут пути минут двадцать.

      Когда они поднялись на мост, Оксана на середине реки сказала:

      – Зря я куклу в воду бросила. Грех это.

      – Ну, она же умеет плавать. – Сергей соображал, какая тут высота моста. Метра четыре, наверное. Всяко больше трех. Ему вдруг пришла мысль, что это вовсе и не та девочка, а Несмеяна. «Пришла невесть откуда… баттерфляем плавала… красиво, грациозно даже… не как мужчины…»

      – Зря-зря. Не по-людски. Похоронить ее надо было.

      – Странно, – сказал Попсуев. – Дни так быстро, так незаметно летят, словно не имеют ко мне никакого отношения. Словно во мне и не живет самая распространенная человеческая иллюзия, что эти дни мои.

      – Чего ж тут странного? – удивилась девочка. – Это ж так естественно. Чтобы прошлое оставило тебя, надо перестать беспокоиться о будущем.

      Сергей дико взглянул на нее и, вскричав: «Это ты?! Ты!», прыгнул с моста в воду.

      – Во дурак! – услышал он ее слова.

      – Шалишь, милая, – сказал Сергей. – Я не дурак. Это я только подумал о том, что прыгну.

      Ни девочки, ни моста, так – дурацкие воспоминания!

      …Прошипев и лязгнув, закрылись двери, электричка тронулась. «Странно, что у любого из нас всё самое важное в жизни связано с дорогой. Нет, не странно. Забавно». Не хотелось открывать глаза. Лень было взглянуть на часы. «Уехать бы сейчас куда-нибудь к чертовой матери, а еще лучше улететь на какие-нибудь острова… Соломоновы… Где это?.. и никогда больше сюда не возвращаться, никогда-никогда… вот только бы без боли… или, наоборот, с болью, невыносимой, жуткой, сладкой, чтобы очиститься, наконец…»

      …Сказано – сделано. Уже и к регистрации выстроились в аэропорту, душно, но тут рейс перенесли, потом еще раз. Переносили-переносили, а потом и вовсе отменили. Дело за полночь, толпой пришли в гостиницу.

      – Только общие комнаты, – сказали и растолкали кого куда.

      Было не до удобств, страшно хотелось спать, лишь бы голову на подушку склонить. Попсуев пригляделся, куда прилечь. В жидком свете из коридора насчитал шесть кроватей, занял пустую у стены. И непонятно, уснул он или не нет, но вдруг почувствовал поцелуй. Открыл глаза, над ним склонилась женщина необычайной красоты. Сергей сам не заметил, как оказался у окна в длинной до пят ночной рубашке, сердце его колотилось, и он испытывал безмерное счастье. Он даже раскинул руки в стороны, понимая, что смешон, и тут же говорил себе: нет, трогателен.

      Рассветало. Сколько видел глаз – серебряная сверкающая трава на спящей еще земле. Значит, лето на дворе. Да, соловей поет. Или тонко так кто-то свистит с переливами во сне? Почувствовав взгляд, оглянулся. На всех кроватях спали. За столиком сидела дежурная по этажу и,