1185 год. Игорь Можейко

наследника, он найдет иного, более смирного и любящего. А так как иноземная принцесса сына ему не принесла, он остановил свой выбор на послушном Нарату.

      Королю уже была за восемьдесят. Все дела по управлению государством он передал Нарату. Новый наследник постепенно отстранил остальных принцев и всюду посадил своих людей. Король этого не замечал, он тихо угасал в своем дворце, наслаждаясь обществом индийской принцессы, еще более прекрасной, чем прежде.

      В 1167 году Алаунситу серьезно заболел. Он был очень плох, и никто не верил, что он выживет. По приказу Нарату короля вынесли из дворца и положили в небольшом храме Швегу. В храме было прохладно и тихо, о короле забыли.

      Алаунситу открыл глаза.

      Над ним смыкался темный свод. Шепот слуг и врачей казался ему дыханием звезд.

      – Где я? – спросил король тихо.

      Никто не ответил. Шепот стих.

      – Это не мой дворец, – произнес король громче.

      Старый слуга склонился к уху своего повелителя.

      – Это не дворец, – сказал он. – Но это святое место. Это храм Швегу.

      – Кто придумал эту дурную шутку? – Старик приподнялся на локте, и его глаза загорелись. – Кто решил избавиться от меня? Где моя любимая жена? Где мой верный сын Нарату?

      – Это приказ твоего сына Нарату, великий король, – сказал слуга.

      – Не может быть! – закричал старик, но понял, что – может. Он уже никому не нужен.

      Король велел призвать Нарату, чтобы объявить ему о лишении титула наследника престола. Наследником будет Миншинсо.

      Но прежде чем послать гонца к Миншинсо, придворные кинулись к Нарату. Они понимали, что болезнь короля отступила лишь на время, все равно ему не жить. Но если он протянет еще хоть несколько дней, Миншинсо успеет вернуться в столицу и завести порядки, которые вряд ли обернутся добром для Нарату и его друзей.

      Нарату это тоже отлично понимал.

      Он вбежал в затихший храм. Лишь тяжелое дыхание Алаунситу слышалось в нем.

      – Уходите все, – приказал Нарату. – Мне надо поговорить с королем наедине.

      Алаунситу, который после вспышки гнева почувствовал глубокую слабость, попытался остановить придворных, но те знали, кому подчиняться. Храм опустел.

      Когда последние шаги затихли и дверь затворилась – лишь лучи света, падавшие из маленьких окошек, освещали пустой зал и невысокое ложе, – Нарату подошел к отцу. Старик лежал неподвижно, лишь пальцы его судорожно сжимали край покрывала. Он испуганно глядел на сына.

      Нарату спешил. Он рванул покрывало, но сухие старческие пальцы не выпускали его.

      Нарату навалился на старика. Борясь, они упали на пол. Нарату нащупал горло короля…

      Когда дверь храма распахнулась и, оттолкнув перепуганных слуг, в зал вбежала молодая королева, было уже поздно.

      – Отец умер, – сказал Нарату и быстрыми шагами вышел из храма.

      Придворные испуганно расступились, Нарату шел словно сквозь коридор растерянных взглядов. Он им никогда не простит ни этих взглядов, ни этого страха, за которым