1185 год. Игорь Можейко

в верности и просьбами о встрече. Ёсицунэ не учел горького урока, который преподал ему Кисо. И теперь не знал, чья судьба горше, пленника Мунэмори, который еще вчера вымаливал у него жизнь, мальчика, которому отрубили голову на берегу реки, или его самого – победителя дома Тайра.

      Ёритомо приказал привести Мунэмори. Тот покорно склонился у его ног. Минамото источал лицемерие, как патоку, он говорил, что жизнью своей обязан правителю-иноку, который мог бы казнить его, но сжалился. Он клялся, что поднял руку на дом Тайра, только выполняя высокую волю императора, и глаза его улыбались, потому что раздавленный глава рода Тайра не смел возразить, что утонувший император Японии, его собственный племянник, никогда не издавал приказов, осуждающих на смерть дом Тайра.

      – Я рад, что ты жив и рядом со мной, – закончил Ёритомо свою речь и знаком руки велел увести пленника.

      Назавтра последовал неожиданный приказ Ёритомо: в знак прощения отправить обратно в столицу всех – и Ёсицунэ, и обоих пленников. Князь Мунэмори взбодрился, приятно верить, что противник оказался великодушен. Князь Ёсицунэ внешне возрадовался, но насторожился.

      Его брат не умел прощать – значит, прощение было тактической уловкой. Но что оно означало?

      Теперь, глядя на эти события с расстояния в восемьсот лет, можно предположить, что Ёритомо испугался. Испугался армии, которая боготворила Ёсицунэ, испугался феодалов, которые не хотели междоусобиц, испугался членов собственного рода, в преданности которых был не уверен. Ёритомо предпочел еще подождать, чтобы расправиться с братом чужими руками.

      Итак, мирная процессия – вчерашний победитель и два его знатных пленника – медленно двигалась к Киото.

      Кортеж охраняли отряды верных Ёритомо самураев. И у них были свои приказы, о которых не знал Ёсицунэ.

      Когда до Киото оставался день пути и Мунэмори совсем воспрял духом, остановились на ночлег на постоялом дворе. И тут в комнату к Тайра вошел самурай, который сообщил ему, что снаружи его дожидается монах.

      – Зачем монах? Что ему нужно?

      – Он должен поговорить с тобой, князь, и подготовить тебя.

      Самурай поклонился и вышел. И князь понял, что его жизнь подошла к концу.

      Монах тихо говорил о бренности жизни. Мунэмори смирился с судьбой и только спрашивал, когда самураи, проклиная темень и холодный ветер, вели его по пыльной дороге к пустырю за деревней:

      – Моего сына уже убили? Мой сын еще жив?

      И когда его поставили на колени и самурай, зайдя сзади, занес меч, князь успел повторить вопрос:

      – Моего сына уже убили?

      А сын был еще жив. Его вывели следом. Юноша, гордо шагая впереди палачей, спросил только:

      – Как принял смерть мой отец?

      – Он принял смерть достойно, – ответил монах, которому пришлось сопровождать оба шествия на казнь.

      – Тогда мне больше не о чем печалиться в этом мире, – произнес юноша.

      И его убили.

      Когда Ёсицунэ прибыл в столицу, он увидел, что многое там изменилось.