Шайтан-звезда (Книга вторая). Далия Трускиновская

– к куполу, перекрывавшему зал.

      И вздохнул – купол был возведен совсем недавно на часть денег из его военной добычи. До той поры дворец не имел зала, общего для всех четырех его угловых построек, а лишь двор посередине, куда сходилось восемь широких коридоров. Старый царь очень огорчался тем, что его обиталище отличается от караван-сарая лишь величиной. И чем старше он становился, тем больше значения придавал этому куполу, который должен был превратить двор в зал, пока наконец старший сын не оплатил укрепление стен и возведение свода над двором. И обошлась эта затея недешево – двор был тридцати шагов в длину, немногим меньше в ширину, и купол волей-неволей получился очень высоким. Сам Ади, много лет не бывав в Хире, сейчас увидел его впервые.

      Он мечтал о том дне, когда победителем войдет в этот дворец, но меньше всего на свете собирался ввергать в бедствия отца. И вот старик пропал, и накануне исчезновения он был, как сообщили сразу перешедшие на сторону аль-Асвада молодцы из дворцовой охраны, в состоянии, близком к беспамятству.

      Кроме того, Ади, привыкший входить победителем в селения и небольшие города, где никто не считал его хозяином, имеющим намерение править долго и тщательно, ожидал даров и изъявлений преданности, но не вопросов о десятках, сотнях и тысячах динаров, которые ежемесячно должны выплачиваться привратникам, вольноотпущенникам, сотрапезникам, чтецам Корана, конюшим, муэдзинам дворцовой мечети (состоящей, если вдуматься, всего лишь из примыкающего к залу михраба, но расположенного так, что при необходимости чуть ли не вся середина дворца делалась одной огромной мечетью), а также служителям зверинца, звездозаконникам и шутам.

      – Ради Аллаха, сколько же дармоедов и бездельников я обязан кормить? – изумился он, когда главный повар попросил триста динаров – и это на продовольствие одного лишь дня.

      Он успел явиться с этой просьбой самым первым – как только узкие ворота дворца распахнулись перед новым владельцем. И он получил требуемое – ибо аль-Асвад не желал начинать свое правление с отказа. Но потом аль-Асвад отправил старого и мудрого Мансура ибн Джубейра побеседовать с греком Юнусом аль-Абдаром, возглавлявшим молодцов левой стороны и знавшим, на что тратятся царские деньги.

      И сразу же ему, воину, который у арабов считался за пятьсот всадников, стало неловко за это приказание – как будто щедрость отныне уже не считается достоинством царей!

      По его молчанию Хабрур ибн Оман, и не видя скрытого под золотой маской лица, догадался о мыслях аль-Асвада.

      – Этот день – твой день, и никто его с тобой не разделит, – негромко сказал наставник. – Ни его радостей, ни его забот. Пока у тебя нет вазиров и казначеев, ты сам обязан заботиться о состоянии своей казны – и одному Аллаху ведомо, насколько облегчила ее пятнистая змея…

      И вскоре подошел Мансур ибн Джубейр.

      Подобно молодым воинам, он перед сражением выпустил из-под тюрбана длинные седые волосы, но еще не убрал их. И странно было видеть его при бороде, сохранившей