Шайтан-звезда (Книга вторая). Далия Трускиновская

в больших белых тюрбанах, в развевающихся белых одеждах, намеренно громко ударяя об пол посохами, направились к молодому царю. Их было шестеро – испытанных в словесных ристалищах знатоков Писания и преданий, и еще не менее десяти тех, кто помоложе, мечтавших стать их преемниками, сладкогласных чтецов Корана и пылких спорщиков об установлениях. И старцы, подойдя, заговорили о величии и обязанностях повелителя правоверных Хиры, ведя речь как бы издалека, а аль-Асвад слушал, кивая, и свет факелов отражался от золотой маски. И прежде всего они потребовали удалить из залы людей явно посторонних, как бы недостойных слушать поучения, обращаемые к царю.

      Хабрур и аль-Мунзир, пока молодцы аль-Абдара неохотно покидали зал, сошлись поближе, чтобы перешепнуться. Стоявший рядом с ними Джеван-курд, вопреки своему обыкновению, не встревал с советами и замечаниями туда, где в них не нуждались, а молча смотрел на Джейран.

      – Пока имамы будут разбираться с Джейран и ее людьми, в городе начнется волнение! – сказал, как всегда, разумно аль-Мунзир. – И мы не можем вывести этих несчастных из дворца тайно, потому что слишком много людей знает теперь об их деле! Не так ли, о Джеван?

      – Я не могу ничего сказать, о аль-Мунзир, – хмуро отвечал курд. – Я не знаю, каковы законы арабов в таких делах. Я могу только сражаться за аль-Асвада, да сохранит его Аллах! Но если аль-Асвад проявит неблагодарность…

      Он замолчал.

      Джейран слушала речи имамов, и все яснее становилось ей, что противников у нее больше, чем защитников.

      – Ты сможешь привести меня туда, куда загнали наших людей? – тихо спросила она мальчика.

      – Если я не перепутаю все эти двери и проходы… – отвечал он, несколько растерявшись.

      Джейран поняла – Джарайзи не видел в своей жизни даже обыкновенного большого караван-сарая, который расположением входов, коридоров, внутренних небольших дворов и эйванов был воистину похож на царский дворец Хиры.

      – Дело это сложнее, чем вам всем кажется, о любимые, – заговорил наконец аль-Асвад. – Я, как и все мы, преклоняюсь перед тем, что повелел нам Аллах устами Пророка, но я обещал ввести в свой харим женщину, которая привела этих людей. И вы должны считаться с тем, что я не могу нарушить слово!

      – Никто и не говорить сейчас о том, что царь должен нарушить слово, – с достоинством отвечал старший из имамов. – Ты волен взять в свой харим хоть пожирательницу людей из премени зинджей, о аль-Асвад, если это доставит тебе удовольствие, ибо женщины иной веры для нас не запретны. А раз мы все – за то, чтобы ты сдержал данное слово, то нам тем более следует избавиться от ее нечестивого отряда так, чтобы не осталось от него ни известия, ни следа! Иначе в Хире до конца дней твоих будут толковать, что ты взял в жены предводительницу воинства Отца горечи! А нужно ли тебе это, о аль-Асвад?

      – Нет, о почтенные, я обошелся бы без таких почестей. Но кем я буду, если проявлю неблагодарность?

      – А разве может идти речь о благодарности по отношению к шайтану? – имам внезапно возвысил голос, и без того зычный и властный. –