Фаворит. Том 2. Его Таврида. Валентин Пикуль

не как раньше. Тогда и баре щедрее были. Мундиров да кафтанов с покойников своих не жалели. Принесут мне: на, жарь! Я и жарю в свое довольство. А теперь, Гришка, сами норовят позолоту содрать, чтобы другой не поживился…

      Потемкин смахнул с головы парик, сказал:

      – Матяша, верь, и дал бы… да с чего? По семьдесят пять тыщ в год из казны забираю. А долгов уже на двести тыщ наскреб… Вот и считай сам: где тут деньгам быть? Да что деньги – вздор, а люди – все… Чего рот-то открыл? Подцепи-ка еще капустки из бочки.

      Они выпили. Громко жевали капусту.

      – Жарь духовку свою, – велел Потемкин.

      Он сбросил с плеч тяжелый кафтан, обшитый золотом. Оторвал с нагрудья бриллиантовые пуговицы, даренные Екатериной. Швырнул одежду поверх железа, докрасна раскаленного.

      – Жги! Чего там жалеть-то? Все дерьмо…

      Смрад пошел по лачуге – хоть беги.

      – Будто не кафтан, а меня жарят… Наливай!

      Золото и бриллианты горкой лежали на столе – промеж бутылок да мисок с капустой, пересыпанной клюковкой.

      – Бери все, – сказал Потемкин другу младости.

      – Гришка, да ведь спьяна ты… одумайся!

      – Твое… забирай, – отвечал фаворит.

      Вернулся в карету – пьян-распьян, хватался ручищами за доски заборов, весь черный от копоти, напугал кучера:

      – Это вас, хосподи! Ваш сясь, никак пограбили?

      – Должок другу вернул… езжай, не вырони меня.

      Утром, когда пробудился, Москва гудела, встревоженная. На рассвете дрались на шпагах князь Голицын и Петр Шепелев, который коварным выпадом и заколол «куколку» насмерть.

      Убийца не замедлил навестить Потемкина.

      – Ваше сиятельство, – сказал Шепелев с подобострастием, – не токмо я, но и персоны важные приметили, что внимание особы, нам близкой, к петуху сему неприятно вам было. За услугу, мною оказанную, извольте руку племянницы вашенькой…

      Григорий Александрович спустил его с лестницы:

      – Убирайся, скнипа! Иначе велю собаками разорвать…

      Панин позвал его к ужину, где были и послы иноземные. Оглядев их, Никита Иванович сказал, табакеркой играя:

      – Из Америки слухи военные: англичане тамошние расхотели быть королевскими. Чую, вскорости Петербург обзаведется новым посланником – заокеанским. А эти фермеры, я слыхивал, чай лакают с блюдечек, по углам через палец сморкаются…

      Корберон в тот вечер записал: «У гр. Панина была княг. Дашкова… она не терпит нас, французов, зато исполнена любви к англичанам. Скоро она отъезжает в Ирландию, где и останется с сыном, воспитание которого поручает знаменитому философу Юму». Потемкин спросил у посла Англии:

      – Так ли уж плохи дела в Америке?

      – Об этом предмете мой король подробно извещает императрицу вашу, прося предоставить ему для войны в Америке русскую армию, кстати освободившуюся после войны с турками. Георг Третий обещает платить Екатерине золотыми гинеями.

      – Вам, милорд, – обозлился Потемкин, – не хватит Голконды в Индии, чтобы за кровь русских