Молчи и танцуй. Роман Грачёв

в комнату, – сказал Александр Никифорович, – правда, там не убрано. Эй, мать, выйди хоть поздоровайся!

      В ответ из кухни донеслось злобное шипение залитой маслом сковородки.

      – Ладно, пап, – сказала Лариса, устраиваясь на диване, – пусть она занимается своими делами. У меня еще есть время, я потерплю. Может, пирожков попробую.

      – А Максимку с кем оставила?

      – С Любкой.

      Отец кивнул и направился было на кухню, но вдруг остановился у двери, внимательно посмотрел на свою дочь. Лариса не отвела взгляд.

      – Что-то случилось?

      – Почему ты так решил?

      – Я лицо твое наблюдаю уже двадцать с лишним лет.

      Лариса вздохнула. Отца не обманешь.

      – Ладно, поймал, я расскажу, – произнесла она, глядя, как Якубович на экране телевизора примеряет казачью папаху. – Только попозже, когда мама закончит.

      Отец покачал головой, но ничего не сказал.

      Лариса осталась в гостиной одна. Сидела на диване и смотрела «Поле чудес», время от времени прислушиваясь к тому, что происходило на кухне. В этом доме все оставалось по-прежнему: мать возилась с кастрюлями, отец оккупировал телевизор, вечера проходили в устоявшемся неторопливом ритме. В этих стенах Лариса провела свое детство и юность. Ее теперешняя квартира, «двушка» не первой свежести в другом конце города, никогда не сможет соперничать с родительским гнездом, и это уже начинало пугать. Порой Ларисе казалось, что она никогда не сумеет перерезать пуповину и уйти в свободное плавание, потому что в родительском доме всегда было чуть теплее, чуть спокойнее. Во всяком случае, было до недавнего времени.

      Вернулся отец с пакетом сока и печеньем.

      – Угощайся. – Он выставил пакет на журнальный столик, взял из серванта два стакана.

      – Мама когда освободится?

      – Я уже освободилась.

      Лариса вздрогнула. Мать стояла в дверном проеме.

      – Как дела? Как Максимка?

      – Все в порядке, мам, Симка не болеет.

      Людмила Викторовна прошла в комнату, села на край дивана. На ней был старый халат, надетый поверх ночной рубашки, и дырявые шлепанцы. Выглядела она вполне нейтрально, но Лариса догадалась, что внутри она бурлит и клокочет, как бульон на малом огне. Их последняя встреча неделю назад закончилась непристойной перебранкой, а мать всегда долго успокаивалась.

      «Злопамятная, мстительная сука!» – однажды ругнулся отец, будучи не совсем трезвым. Лариске было тогда двенадцать лет, она очень хорошо запомнила эту краткую характеристику, дающую ответы на очень многие вопросы, и в своей взрослой жизни неоднократно получала подтверждения ее точности.

      – Отец сообщил, что у тебя есть какой-то разговор, – без всяких вступлений начала мать. – Мы сначала поедим, обсудим погоду?

      Лариса поежилась.

      – Можно обойтись без светских приличий, но и драку мне устраивать не хочется.

      – И не надо, – вставил папа.

      Лариса помолчала, переводя взгляд с матери на отца. «Когда что-то