Иньюэндо. Максим Евгеньевич Корабельников

либо по фамилии, либо по образующей от неё прозвищ, таких как: Ляпка, Оляпка, Шаляпин, Шляпин и т д.

       Прочитав еще раз молитву, он решил окунуться во что нибудь приятное из его воспоминаний. А такие были только в детстве. Еще до того, как он попал к бабуле. Когда были живы родители, и они каждые выходные водили его кататься на аттракционы, что стояли на корабельной набережной и особенно ему нравилось "чертово колесо". Когда его садили посередине и прижимали объятиями, дабы он не улетел, а он любовался захватывающими дух красотами с высоты, что становилась все выше и выше. Папка шутил, что забыли взять сачок, чтобы поймать солнышко и отломать кусочек для дома. А мама то и дело поглядывала на меня пытаясь все рассмотреть не страшно ли мне на такой высоте.

       В дверь постучали.

      Сердце бешено заколотилось. И чуть ли не начало вырываться наружу, когда дверь попытались открыть рывками на себя.

      – Кто это?

      Тишина. Затем опять стук.

      – Умирать так героем! Я вас сука, хоть несколько, да приберу с собою.

      Выскользнув из под лямок и вскочив на ноги, Ляпин пулей бросился к двери и откинув щеколду обомлел.

       На пороге стояла приходившая к нему изредка, чтобы принести молока и батона, глухонемая прихожанка Леся из ближстоящей церквушки.

       Отсыревшая мина, сработала не сразу. А именно в момент, когда Ляпин открыл дверь.

       Взлетев почти на ту же высоту, на которой он был в недавних воспоминаниях, Вадим уже не восхищался, а орал от отчаяния и боли. Он видел как от него оторвалась нога и рука и улетела в противоположную сторону. Он увидел, как пролетела рядом голова невинно убитой девушки. Он как в замедленном кино увидел все, что пролетало, хоть и было это все в пыли и дыму. Надежда была умереть приземлившись, но и этого не произошло. Упав на раскорячевшиеся рядом деревья, недогерой попытался заскулить от всей той боли, что терзала не только его тело но и душу. Но вместо этого только хрип.

       Где то в дали послышались завывающие сирены. А напротив, на лопнувшей вдоль чугунной ванне, сидела бабуля. Та самая, что готовила его к войне и умершая лет пятнадцать назад.

      – Эх, Вадик, Вадик. Картонная ты дурилка.

      Монах

      Морозное утро 2020.

      Единственное место , где хоть и с запахом говнеца, душистого американского и забористого, это их система канализации. Тут есть все. И добрые люди, и злые крысы. Здесь не рады тебе сегодня, но завтра могут носить на руках с криками "виват виват". Тебя могут сожрать, перед этим напоив бурбоном, тем самым вонючим и загадочным. И никогда не поднимается тема религии. Я же, да, забыл представиться, как раз таки из числа приближенных к Богу. Я забытый этим Богом монах. Максим, фамилии не имеющий. За жизнь испробовавший их несколько сотен. Нет. Не хочу фамилии. Просто Максим. Человек летевший в Америку, с надеждой ее покорить, но как и многие, обосравшись, пытаюсь выжить. И не где нибудь, где рядом Боже, а в самой самой жопе мира. В душистой и теплой каналезе в обнимку то с одноглазым Джеком,