Расмус-бродяга. Астрид Линдгрен

жалобно пискнул Расмус, он боялся ответить и боялся промолчать.

      – Расмус… Стало быть, ты Расмус, – сказал небритый и задумчиво кивнул. – Так ты убежал из дома?

      – Нет… не из дома… – промямлил Расмус, не считая, что врёт.

      Вестерхага ведь не была настоящим домом. Неужто этот небритый думает, что можно убежать из настоящего дома?

      – Да не бойся ты, в самом деле. Говорю тебе, не ем я детей.

      Расмус набрался храбрости:

      – А вы что, дядя, сбежали из дома?

      Небритый засмеялся:

      – Дядя? Так я похож на дядю? Сбежал ли я из дома? Пожалуй… сбежал… ты прав! – ответил он и захохотал ещё сильнее.

      – Значит, вы, дядя, бродяга?

      – Кончай звать меня дядей. Оскар – моё имя.

      Он поднялся с сена, и Расмус увидел, что незнакомец и в самом деле бродяга. На нём была мятая одежда: потёртый клетчатый пиджак, висящие мешком брюки. Человек этот был высокий и плотный, добродушный на вид. Когда он смеялся, белоснежные зубы ярко выделялись на его небритом лице.

      – Так ты говоришь, бродяга? А слыхал ты про Счастливчика Оскара, Божью Кукушку? Это я и есть. Счастливый бродяга, как есть Божья Кукушка.

      – Божья Кукушка? – удивился Расмус, подумав, что у этого бродяги не все дома. – А почему ты, Оскар, называешь себя Божьей Кукушкой?

      Оскар глубокомысленно потряс головой.

      – Кто-то должен ею быть. Кто-то должен бродить по дорогам и прозываться Божьей Кукушкой. Господу угодно, чтобы на свете были бродяги.

      – Угодно?

      – Да, угодно, – с уверенностью ответил Оскар. – Когда Он потрудился и создал землю, то пожелал, чтобы на ней было всё-всё. И как же тут обойтись без бродяг? – Оскар весело кивнул: – Божья Кукушка, самое подходящее прозвище.

      Потом он сунул кулак в рюкзак, стоящий рядом с ним на сене, и достал большой пакет, завёрнутый в газету.

      – Сейчас не худо слегка перекусить.

      При этих словах Расмус почувствовал, как желудок у него сжался от голода. Он до того хотел есть, что готов был, как бычок, жевать сено.

      – У меня где-то здесь стоит бутылка молока, – продолжал Оскар.

      В один прыжок он оказался у двери, которая открывалась туго, со скрипом. Оскар распахнул её, и в сарай влился широкий поток света. Оскар потянулся и исчез, но тут же вернулся, держа в руке литровую бутылку молока, заткнутую пробкой.

      – Как я уже сказал, самое время позавтракать, – сказал он и уселся на сене поудобнее. Потом развернул газету и достал бутерброды – здоровенные ломти ржаного хлеба грубого помола с салом. А сало Расмус любил больше всего на свете.

      Оскар, понятное дело, тоже любил сало. Он жевал, любовно поглядывая на бутерброд, и снова жевал. У Расмуса от голода побелел нос. Он старался смотреть в сторону, но это было просто невозможно. Бутерброд неумолимо притягивал к себе его взгляд. Он чувствовал, как во рту у него накапливается слюна.

      Оскар перестал жевать. Он склонил