Пластиковый сад. Ю_ШУТОВА

на ярком солнце, выбирая себе столик на террасе. Я зайду с ее левой руки, подтолкну слегка под локоток, пусть пирожное опрокинется на полотняный пиджачок, и, рассыпаясь в извинениях, вытащу, выужу золотую рыбку из ее кармана. Не в первый раз, я, можно сказать, мастер, так аккуратно вас препарирую, вы и не заметите.

      И вот мы сшиблись плечами, пирожное полетело вместе с тарелкой на тротуар, она ахнула, я ойкнул, мои пальцы были уже у нее в кармане, на удивление, абсолютно пустом. И тут же мое запястье в этом чертовом кармане тисками сжали холодные сильные пальцы, а второй рукой она, будто приобняв меня за шею, крепко схватила за волосы, задрав мою голову вверх. И прошипела:

      – Что, мальчишечка болезный, мелочь по карманам тыришь? Честных фраеров щиплешь?

      Я настолько обалдел, что смог только, вылупившись в ее прищуренные глаза, брякнуть:

      – А лопатник-то где?

      А потом эта ведьма заголосила. Но совсем не то, что я ожидал, не «караул!», не «грабят!» и не «полиция!», она заорала:

      – Руди, мальчик мой! Где ты был все это время? Мы уже похоронили тебя!

      На нас стали оглядываться посетители и прохожие. Из кондитерской выскочил хозяин:

      – С вами все в порядке, мадам?

      Я попытался отпихнуть ее свободной рукой, но она крепко прижимала меня к своей груди:

      – Руди, ты не узнал меня? Не узнал свою тетю Агнесс?

      Из глаз ее брызнули слезы, теперь она обращалась к месье патисье, а заодно и ко всем любителям уличных происшествий:

      – Это мой племянник Руди, мы потеряли его восемь лет назад. Была страшная война, на этом… на Ближнем Востоке… Вы знаете, там все время какая-нибудь война, а мой брат, он был дипломатом, и вот мы бежали, мы ехали через пустыню, а тут эти бандиты, стрельба, взрывы… Мой брат погиб у меня на глазах, я была ранена, очнулась в какой-то больнице, кругом одни арабы, я просила, я требовала, они ничего не понимают, ни слова. Где Руди, где мой мальчик? Ничего, ничего… И вот тут… сейчас… это чудо, чудо!

      Она нежно поцеловала меня в щеку и зашипела мне в ухо:

      – Сейчас я отпущу тебя, щипачок. Ты можешь бежать и продолжать стричь шерстку с овец, пока тебя не поймают и не закатают на нары года на три-четыре. А можешь остаться, и тогда у тебя будет шанс узнать что-то новое и интересное.

      Надо думать, я остался. Хозяин забегаловки, очень довольный, прыгал павианом вокруг нас, этот душещипательный балаган собрал ему еще десяток клиентов, он выкатил нам по чашке кофе и пару пирожных:

      – За счет заведения, мадам, за счет заведения…

      И мы уселись в самом дальнем уголке террасы. Первым делом она вытащила из только что совершенно пустого кармана, где я ловил золотую рыбку, маленький кружевной платочек, такой слащаво розовый, девчачий, и стала тщательно вытирать руки, бормоча себе под нос: «Голову мыть надо, волосы сальные, дотронуться противно». Потом спросила:

      – Как тебя зовут?

      – Руди.

      – Хорошо. Тогда я – Агнесс.

      Вот