Война глазами ребенка. Евгений Яськов

о появлении беглянок, я вернулся назад и застал деда на том же месте. Выслушав мой рапорт, дед наклонился ко мне:

      – Иди и поторопи баб. Надо уже выходить.

      В хате после мороза было жарко и сладко пахло каплями датского короля. Когда глаза мои присмотрелись, я увидел лежащую возле печи старшую из беглянок и колдовавших над ней женщин. Старуха была в глубоком обмороке и женщины пытались привести ее в сознание. Ее внучка, напротив, согревшись и почувствовав заботу о себе, пришла в себя, заговорила. Она сидела на печке без платка, расстегнутая, свесив ноги: одну в валенке, а другую – в бурке, которую смастерила ей тетя Аня. По всему выходило, что беглянки могли выступить только в половинном составе, о чем я незамедлительно доложил деду. Тот встревожился и, оставив меня на посту, побежал в хату.

      Метель не унималась. Снежные заряды то с одной, то с другой стороны обрушивались на поселок, задавшись, казалось, целью вовсе похоронить его под толщей снега. Прошло довольно много времени, а дед не появлялся. Как позже я узнал, он, как ни старался быть спокойным, все же был в замешательстве. Старуху удалось отходить, но она была настолько слаба, что он не знал, что дальше делать. Может быть, впервые за свою жизнь, он обратился за советом к женщинам. Те в один голос заявили, что беглянок надо спрятать у нас: старуха до бани не дойдет, а если отвезти ее туда на санках, то все равно одну ее там оставлять нельзя, ей нужна помощь.

      Дед с предложением женщин согласился. Старуху, прежде чем куда-либо прятать, надо было бы напоить горячим молоком, но для этого нужно было растопить печь. Это же позволило бы немцам или полицаям по дыму из трубы выйти на нашу хату. Поэтому ее напоили лишь теплым бульоном от борща, завернули в тулуп и отнесли в хлев, где спрятали в соломе.

      С девочки же сняли пальто, валенок и бурку с ног и втиснули к нам на печку. Так неожиданно наша детская команда пополнилась еще одним юным существом с неизвестным нам до сих пор именем Ида.

      Ночь выдалась тревожная. Мы вздрагивали от каждого шороха за дверью, от каждого звука. Лишь под утро, когда пурга утихла и забелели окрестности поселка, напряжение в хате спало. Теперь неожиданно в поселок никто не мог заявиться. Пространство между деревней и поселком просматривалось и в случае чего можно было принять необходимые меры.

      Старуху привели в хату, напоили горячим молоком и она, придя в себя, уже могла говорить. Дрожащим голосом, запинаясь и заикаясь, она поведала нам о ночном кошмаре, из которого ей с внучкой чудом удалось выбраться. Женщины ахали, всхлипывали, только дед молчал. Он сидел прямо, теребил бороду и смотрел куда-то мимо старухи, погрузившись в какие-то свои мысли. Только когда выяснилось, что беглянки пришли в поселок из Ветки, преодолев в пургу по сугробам около семи километров, дед вдруг взорвался. Вскочив с места и заходив по хате, он взволнованно заговорил:

      – Это надо же дойти до такого – охотиться на баб с детьми! Это в кого же надо превратиться, чтобы стрелять вот в них (он ткнул пальцем в Иду).

      – Говнюки! Вонючие скоты! – закричал