Зимний скорый. Хроника советской эпохи. Захар Оскотский

ними рядом у костра обычно оказывалась Таня Генделева, студентка их группы, маленькая, некрасивая, выглядевшая старше своих двадцати лет. Ее коротко, по-мальчишески остриженные волосёнки были такого неопределенно-рыжеватого цвета, что, отблескивая, казались седыми. А темное от веснушек личико, выпуклые голубые глаза, смотревшие с доверчивым испугом, и сухонькая, сутуловатая фигурка окончательно придавали ей облик молодой старушечки.

      Таня пела, глядя не на гитариста, а на Григорьева. Она и днем следила за тем, как он прислуживает Нине. Следила издалека, украдкой, но он всё равно это замечал и понимал с тоской нечаянной вины: Таня его любит. Не нужно было и сверхчутья, чтоб догадаться: всё явно было написано у нее на добродушном, некрасивом личике. Она ни на что не претендовала, даже сочувствовала его любви к Нине. Только и позволяла себе – петь вместе с ним вечерами, словно это сближало их…

      Расходились от костров по своим палаткам часа в два ночи, проваливались в мгновенный черный сон. А в шесть утра из динамика во всю мощь раздавался сигнал побудки: нечеловеческий, душераздирающий визг певицы – «ХаллиГа-алли-и!» – и оглушительная музыка. Вылезали из палаток, сонные. Брели к дощатым уборным, к умывальникам. А над лагерем, над утренним, подернутым белёсой дымкой Волховом уже звучал голос Визбора:

      Ищи меня сегодня среди больших дорог,

      За океаном, за большой водою,

      За синим перекрестком двенадцати ветров,

      За самой ненаглядною зарею…

      Всё лето они не говорили с Ниной о свадьбе. Молчаливо подразумевалось, что главное уже решено, а точный срок определится как бы сам собою. Но в сентябре, едва начались занятия на третьем курсе, он потребовал ответа: «Когда?!»

      Нина посмотрела испуганно, без улыбки. Он всё понимал: Нина его не любит. Но ведь она не любит и никого другого. А он для нее – неизбежность, и это тоже завоевание. Полюби он другую девушку, он, может быть, завоевал бы ее иначе. А с Ниной вышло вот так.

      Он настаивал:

      – Когда?!

      Она тихо сказала:

      – Надо же хоть третий курс закончить…

      – Значит, будущей весной? Или летом?

      Она чуть улыбнулась, чуть пожала плечами. Во взгляде ее светилась непривычная покорность. Он понял: ее согласие не означает, что она ему хоть в чем-то поможет. Она выйдет за него, но осуществить всё, что для этого требуется, должен он сам.

      В ближайшую субботу он привел ее домой, познакомить с родителями. Получилось – неудачней не придумаешь: мать, как назло, ушла куда-то, а отец сидел выпивший и, – чего Григорьев никак не ожидал, – почти не обратил на Нину внимания. Пришел сын с какой-то девушкой – ну и ладно. Отцу хотелось поговорить о заводских делах:

      – Помнишь такого-то? – спрашивал он. – В инструментальный цех взяли, замначальником. А такого-то – помнишь? В отдел главного механика ушел, давно туда царапался, с бумажками-то легче!

      Отец был доволен тем, что ввели пятидневку:

      – Как хорошо отдыхать два дня! – (То-то ты клюкнул! – думал Григорьев, стыдясь перед Ниной и страдая.) – Вот