Гостеприимная вода. Всеволод Воробьёв

Заклеил прореху крест накрест в несколько слоёв, да так до самого дома и добрался. Сапог, конечно, пришлось потом выкинуть. Зато другой к следующей паре запасным остался…

      Самый печальный в моей памяти случай произошёл, слава Богу, не со мной. Охотились мы с Борисычем в тот год славно, весной, на той же Ивине. Нагрузились солидно дичинкой, да рыбкой, а чтобы плечи поменьше рюкзаками терзать, решили подняться по реке на сколько сможем. Договорённость такая с хозяином лодки была, ему же потом вниз по реке меньше пёхать.

      Движемся помаленьку. Где потише – на вёслах, в порожках – то на шестах, то верёвкой тянем, умаялись. День чудесный, солнышко припекает, смотрим, – по правому берегу, где тропа, два человека нам навстречу. Одеты по походному, но ни ружей, ни рюкзаков. А мы как раз пошабашить решили, дальше чуть ли не сплошь участок с порогами пойдёт. Так уж лучше пешком. Только причалили, и они к нам. Молодые такие, весёлые. Вот, говорят, вас нам Бог послал, и подают записку от хозяина лодки, чтобы её им передать. Ну, а нам так и всё равно. Они, оказывается, нас издалека на прямом участке реки в бинокль разглядели и вышли навстречу от костра, где привал устроили, нас встречать. Поэтому и без всего. Уселись все на сухом месте, на солнышке, отдыхаем, покуриваем. Они, конечно, с расспросами – что, где, да как? Мы, не спеша, отвечаем. Как выяснилось, они москвичи, их вообще-то четверо, но двое поотстали. Один ногу подвернул, идёт тяжело, а второй его страхует. Эти двое вышли вперёд, затабориться и что-нибудь поесть сварить, пока отставшие подойдут. Только костёр развели, нас увидели. На радостях всё бросили, и к нам навстречу.

      Сидим мы так, болтаем и вдруг – выстрел, негромкий такой. Один из них и говорит:

      – Во, неужто наши так быстро? А второй:

      – Не может быть, да и выстрел странный, как из «мелкашки», а у наших её нет… В это время опять щёлкнуло, потом два раза подряд, и ещё, и ещё…

      Подхватились тут они оба и бегом. Мы за ними следом. Ещё издали видим: полыхает поляна, и где-то в середине огня опять стрельнуло. Сломали по еловой ветке и все вместе давай огонь сбивать. Уже видно – рюкзак горит. Один москвич к нему пробился, сбил пламя, потянул за уцелевшую лямку, из рюкзака какие-то горящие пакеты посыпались, запахло чем-то вкусным. Оттащил, бросился опять к огню, вернулся с ружьём. До него не достало, повешено было на сучок, где повыше.

      Ну, сбили мы, конечно, огонь, затоптали. Да не очень сильный он и был, – так – трава горела, да мелкий лесной хлам. А бед наделало много. Стали считать потери. От рюкзака, почитай, только спинка с лямками осталась, патронташ двухрядный – богатый, кожаный – почти весь сгорел, в нём патроны и стреляли. Запасные в жестяной коробке были, до тех огонь не добрался. Горел же рюкзак хорошо потому, что килограммовая пачка рафинада занялась, да жирный кусок копчёной корейки. От него-то и пахло вкусно. Безрукавка-дублёнка съёжилась вся, ещё какие-то вещи запасные пострадали. А фляга солдатская со спиртом хоть и раздулась, но выдержала.