Утро Московии. Василий Лебедев

повернулся с порога и громко сказал внутрь избы губным старостам:

      – От воеводы бегут. Поторапливайтесь!

      Подьячий Зубарев и трое губных старост торопливо заперли съезжую избу на висячий замок и прошли сквозь толпу.

      – Онисим, нас не забудь, кормилец! – взывали вслед.

      – В долгу не останемся! – крикнул Чагин.

      Зубарев не оглянулся. По переулку еще несколько раз мелькнули стрельцы, конюх Аким и несколько человек воеводской дворни. Они стучали в дома дворян, стрелецких начальных людей, пятиконецких старост[24], в ворота монастырей – весь высший круг Великого Устюга созывался на обед к воеводе и на ознакомление с царским указом.

      Толпа сиротливо притихла.

      – И почто человека доброго разобидели?.. – вздохнул Чагин.

      – Да, да. Пошел и отповеди не дал никакой, – с горечью поддержали из толпы.

      – А чего с него толку! – поднял было голос Рыбак, но Чагин тотчас его перебил:

      – А того, что он, может, и есть наш заступник. Ведь как ни крути, а он с воеводой в одной мыльне парится. Слово какое за нас, непутных, замолвит – глядишь, московский-то начальный человек и уедет подобру-поздорову ни с чем. Так ли я думаю?

      – Так, Чага, так! – закричали вокруг.

      – Кабы не обидели мы его, он помог бы нам все дурна избыть, а теперь…

      – Слово не воробей… – тоскливо оправдывался Кузьма Постный.

      – Православные! – неожиданно воодушевился Чагин, вскинув сразу обе руки вверх. – Хочу я положити думу свою на ваш суд.

      – Молви, Чагин!

      И Чагин заговорил:

      – Православные, то, что мы сейчас полаялись немного с Онисимом, это ничего. Он от нас за это не отвернется, а вот поможет ли? Станет ли из-за нас перед воеводой шапку ломать? Станет! Только – не мне вас учить, православные, – сухая ложка рот дерет…

      – Истинно, дерет! – тряхнул Кузьма головой.

      – А посему и думаю я так: а не собрать ли нам всем-то миром рублёв с двести!

      В толпе охнули.

      – И не поднести ли нам эти рубли от всего мира – от города и от уезда – Онисиму? Дело-то, пожалуй, надежнее будет. А?

      Ни одна голова не шелохнулась в толпе. Тугая, подводная тишина установилась у съезжей избы.

      – Двести рублёв на всех раскинуть – помногу не ляжет! – разбудил толпу голос Чагина.

      И все заговорили. Многосильным ульем загудели голоса. Ничего было не понять, но настроение этих взволнованных голосов было одно: лучше собрать рубли, чем отдать по человеку с дыма на рать.

      – Так как положим? – приостановил гудение Чагин.

      – Рубли большие… – несмело возразил кто-то.

      – Да и нас немало! Вон ведь мы ежегодь тяглом и податью даем в казну о-го-го сколько!

      – Ладно говориши, Чагин! – вдруг раздался несильный, но уверенный голос.

      Кто это сказал, было не видно, однако человека этого узнали: говорил молодой кузнец Ломов Андрей, большой мастер мелких поковок и золотых и серебряных, при случае, дел и литья – мастер на все руки, исправный мужик. Ему пришлось немного податься вперед, и всем

24

Пятиконе́цкий староста – староста части (конца) города. Древнее название старост Новгорода, где было пять концов.