Книга рассказов. Аркадий Васильевич Макаров

протянул ему целую охапку. Дед стал подсовывать солому в костерок. Вокруг нас заплясали весёлые тени: я, Лёшка Моряк, кобыла, сани… И – ночь, ночь, ночь.

      Минуты через две-три ведро запарило. Почувствовался характерный запах, который ни с чем не спутаешь.

      – А ты говоришь… – дед снял ведро с пламени. – Давай стакан! – он нацедил на половину и подал мне. – На-ка, попробуй!

      Стакан приятно грел замёрзшие ладони. Но водка была омерзительной. Тёплая и грязная от ржавого ведра она вызывала тошноту. Закусывать уже было нечем, и я стал судорожно хватать из-под ног снежные комья.

      Дед, не торопясь, чтобы не пролить ни одной капли, накатил почти полный стакан и долго, с явным удовольствием, тянул его, потом громко выдохнул, сказав, – «хы!», и стал занюхивать пучком соломы.

      – А ты говоришь! – повторил он. – Коктейля!

      – Грог, дед, а не коктейля!

      – Что ещё за гроб, твою мать? Мы ещё поживём – живы будем!

      По всему было видно, что Лёшка Моряк вошёл в норму, да и меня подогретая водка ударила сразу и основательно. Стало как-то всё равно – доберёмся ли мы до Бондарей или заночуем здесь.

      Но дед своё дело знал туго. Поставив лошадь под упряжь, он стянул ремнями одну оглоблю, а вместо сломанной, приладил свою гибкую тягу.

      В ведре ещё было. Куда денешь? Как говориться, – лучше в нас, чем в таз!

      Ну, мы и остальное пригубили по-братски.

      Кобыла уже нетерпеливо напоминала нам, что пора и честь знать – хватит прохлаждаться. Только мы взобрались в сани, как она понесла нас безо всякого понукания.

      Ну, теперь было гораздо легче и веселее. Мы с Лёшкой Моряком сидели рядышком, как отец с сыном, укрывшись одним тулупом. С весёлым матерком мы въехали в какую-то рощицу, которую я, давеча проезжая, наверное, не заметил.

      – Давай споём, – где-нибудь играют! – толкнул дед меня в бок. – Чёрт склада не любит, абы рёв шёл! – и он заорал так, что кобыла подумала угрозу себе и рванула ещё бойчее.

      Дед орал:

      – Воскресенья мать старушка

      К варатам тюрьмы пришла,

      Сваяму родному сыну

      Пиридачу принесла.

      Пиридайте пиридачу,

      А то люди говорят,

      Что по тюрьмам заключённых

      Сильно с голоду морят.

      Эта старая русская каторжная песня была слезливой. Я слов не знал и, подтягивая деду, плакал. Особенно в том месте, где охранники сказали матери, что сына только что расстреляли «у тюремной у стены», и где мать говорит охранникам:

      – Я купила передачу

      На последние гроши.

      Передайте передачу

      На помин его души.

      Это было пределом. Слёзы горячо обжигали мои стылые щёки, и всё текли и текли…

      Нашу горькую песню испортила неожиданная тень, стелющаяся сбоку, метров в десяти от нас, похожая на большую чёрную собаку.

      Мы с Лёшкой моряком увидели эту странную тень одновременно и переглянулись. Дед, не мешкая, полез за пазуху