Одолей меня. Тахира Мафи

пирсинг-алмазик, отражая свет ближайшей люстры. Я смотрел не отрываясь на ее рот. У нее слегка раскрылись губы. Пухлые. Мягкие.

      Я с трудом отвел от них взгляд.

      – Что?

      Назира прищурилась.

      – О чем ты говоришь?

      – Я подумал… Извини, о чем мы?

      Она отвернулась, однако я успел заметить на ее лице выражение недоверия. Или возмущения. А потом, быстрее молнии, она повернулась ко мне.

      – Ты что, все время прикидываешься немым? Или ты всегда разговариваешь как пьяный?

      Я застыл. Боль и смущение вихрем закружились у меня в голове. Боль – от оскорбления, смущение от…

      Вот дела, что происходит-то?

      – Что? – возмутился я. – Я не разговариваю как пьяный.

      – Ты пялишься на меня как пьяный.

      Черт, она такая хорошенькая.

      – Я не пьяный, – уточнил я. Глупо. Я тряхнул головой и напомнил себе, что следует рассердиться – в конце концов, она ведь меня оскорбила, – и сказал: – П-любому, ты сама подошла ко мне, ясно? Этот разговор затеяла ты. Я не знаю, что тебя взбесило… Черт, я совсем не понимаю, почему ты так переживаешь. Не моя вина, что я могу быть невидимым. Так получилось.

      А потом Назира скинула капюшон, и ее темные волосы, тяжелые и шелковистые, рассыпались по плечам. Она что-то произнесла, что я совершенно не услышал, мой мозг вскипел от непосильной задачи: должен ли я сказать ей, что вижу ее волосы? Понимает ли она, что я могу их видеть? Разрешает ли она мне на них смотреть? Рассердится она или нет, если скажу, что я их вижу? Притом на всякий случай я и не собирался смотреть на ее волосы, однако не хотел ей говорить, что их вижу, потому что боялся – она опять их спрячет, а я, если честно, от всей души любовался ими.

      Назира щелкнула пальцами перед моим лицом.

      – Что? – моргнул я, а потом, понимая, что сегодня перестарался с этим словом, добавил: – М-м?

      – Ты меня не слушаешь.

      – Я вижу твои волосы, – решил я сказать.

      Назира возмущенно вздохнула. Она определенно раздражена.

      – Я не всегда закрываю волосы.

      Я потряс головой.

      – Я не знал.

      – Я не могу, даже если бы хотела. Это незаконно, понимаешь?

      Я хмурюсь.

      – Тогда почему ты покрываешь голову? Что за ерунда?

      Она скрестила руки на груди. Волосы у нее – длинные. Темные. Глаза – глубокие, цвета майского меда. Они ярко блестели на смуглом лице. Назира была пугающе красива.

      – Я знаю многих женщин, которых лишили права так одеваться, когда к власти пришло Оздоровление. В Азии раньше жило много мусульман, ты знал? – Ответа она не ждала. – Я была вынуждена молча смотреть, как мой отец отдает приказы раздевать женщин. Солдаты гонялись за ними по улицам и срывали с них одежду. Рвали платки с их голов, позорили. Это было жестоко и бесчеловечно, и всему этому я свидетель. Мне исполнилось только одиннадцать лет, – прошептала Назира. – Я возненавидела отца за то, что он сделал. Я ненавидела его за то, что заставлял меня смотреть. Поэтому я, как могу, стараюсь отдать дань уважения