Многоликий. Сергей Иосич

что с непривычки у тебя может случиться еще большая истерика, чем при показе фокуса с пальцем.

      Пантелеев ловко наложил на покалеченную руку повязку и сел напротив изумленного до крайности гостя. Наконец, отбросив предположение о спектакле, устроенным полусумасшедшим бандитом, Киреев предложил:

      – Положим, я тебе поверю. Тогда расскажи все по порядку о своем преступлении в отношении банка Ростовщикова, и куда делись пятьдесят тысяч евро.

      Пантелеев едко пошутил:

      – Вот так тебе все и выложи! А, в общем, твоя напористость мне нравится. Поэтому терпеливо меня выслушай и не перебивай.

      Киреев решил выслушать хозяина, опасливо поглядывая на повязку на его руке и шевелящийся на разделочной доске отрезанный палец. К его удивлению, обмотанный бинт не пропитался кровью и был девственно белым. Пантелеев поставил чайник на газовую плиту, и вновь присев напротив Максима, начал рассказывать:

      – Моя судьба схожа с твоей. Не помню своих родителей, но часто снятся суровые порядки в доме – интернате для сирот. Говорили, что обходчики путей нашли меня младенцем на станции Кыштым. Да, да! Тогда этот район считался зоной повышенной радиации. Так я очутился в яслях, а затем и Челябинском детдоме. Рос, как и все дети: дрался за место под солнцем, ненавидел воспитателей и испытал все прелести безотцовщины. Медкомиссия в военкомате признала меня годным к службе в армии, и вскоре я пополнил ряды славных советских вооруженных сил. Выслушай, а не маши руками! Что, мой молодой вид тебя смутил? Далее – учебка в Закавказском военном округе и провинция Кандагар в Афгане. Служил механиком – водителем на БМП-2. Однажды наша колонна попала в засаду, и моя машина была подбита. Мухой выскочив из горящего БМП, я был оглушен взрывом и почувствовал удар по моим ногам. Свалившись подле горящей бээмпэшки, с великим ужасом обнаружил причину моего падения. Мои ноги, обутые в кирзачи, валялись в метрах пяти от меня, и некому было заниматься тяжело раненым солдатом. Шел бой с духами, и таких как я, были десятки. Выручил нас налет авиации и подоспевшее подкрепление. Мои культи кое-как замотали, и пока трясся в броневой духоте бэтэра, все удивлялись моей живучести. В полевом лазарете у полкового медика глаза полезли на лоб, когда он размотал неумело наложенные повязки. От страшных ран не осталось и следа, а культи не кровоточили и обросли новой кожей. Потом меня грузили на очередной транспортный борт и отправили в окружной госпиталь ТуркВО. Еще в самолете я почувствовал странное чувство, которое никогда не испытывал. Мне казалось, что повязки очень сильно сдавливают культи, и я их сорвал. Вот тогда я впервые в жизни с восторгом убедился, что у меня растут новые ноги вместо утерянных. Появились даже зачатки пальцев. Хирург, который осматривал меня, был пьянота еще тот. От него несло перегаром за версту, и душная жаркая палата, с такими же несчастными как я, наполнялась парами этанола столь густо, что после его ухода больным не требовалось никаких обезболивающих. Осматривая мои выросшие ноги, этот майор что-то бормотал