Дуэлист. Олег Эсгатович Хафизов

со мной.

      – А я больше всего на свете люблю русских и даже желаю им победы в войне. Да-да! Пора вам сбить спесь с нас, этих самодовольных шведских свиней!

      В знак приязни мы расцеловались и обменялись мундирами. И это было последнее воспоминание того поединка, которое мне удалось вызвать в памяти.

      Ибо вслед за этим я очнулся в незнакомом месте, напоминающем просторную землянку, на раскладной койке под портретом шведского короля Густава IV Адольфа. И надо мною склонились три мужчины в синих куртках с черными ремнями, с голубыми глазами и ярко-рыжими волосами. Даже после бочки рома в этих людях нетрудно было распознать шведов. К тому же один из них, в офицерских эполетах, произнес какие-то шведские слова, в которых я угадал вопрос:

      – Кто вы такой?

      – Их бин Толстой, – отвечал я на том языке, который, по моему мнению, должен был быть понятен каждому просвещенному жителю Европы.

      – Вы русский? – допытывался рыжий офицер (хотя, как я уже сказал, его товарищи, равно как и большая часть состава этой армии, были той же масти, и напоминать о цвете их волос, пожалуй, так же излишне, как уточнять цвет каждой лесной белки).

      – Я немец на службе российского императора, – схитрил я на всякий случай.

      То, что я все-таки представитель цивилизованной нации, а не славянский варвар, несколько смягчило моего дознавателя, и он, по крайней мере, отцепился от моего плеча. Я свесил обутые ноги с койки и провел рукой по голове, испытывающей какое-то странное ощущение. На моей голове была пышная шапка капитана Мульма.

      – Вы решили вступить в шведскую службу? – спросил швед, взглядом своих чистых глаз сверяясь с товарищами.

      – Варум? – пришла моя очередь удивиться. – Как я могу служить одновременно двум государям, ведущим друг против друга войну? Что если Густав IV Адольф прикажет мне провести против русских рекогносцировку, а Александр I в это время прикажет атаковать? Как исполнительному офицеру мне останется только истребить самого себя.

      Мой софизм, облеченный в уродливую форму чужого языка и не вполне ясный мне самому, привел шведского офицера в полное недоумение.

      – Ja so, – только и вымолвил он, почесывая рыжий подбородок.

      Затем шведы удалились из землянки для совещания, носившего довольно бурный характер, вопреки нашему предрассудку насчет флегматичности скандинавской расы. Мне с моей койки были хорошо слышны выкрики спорщиков и, даже при моих скудных познаниях в шведском наречии, смысл отдельных слов мне удалось распознать. Эти слова весьма незначительно отличаются от родственных немецких выражений и переводятся: «Русский, шпион, расстрелять и повесить».

      «Могут ли они, по крайней мере, дать мне перед казнью глоток рома»? – гадал я.

      Смерть в таком унизительном состоянии казалась мне особенно невыносимой.

      Наконец, консилиум вернулся, и шведский офицер огласил мою судьбу.

      – Будучи русским военным вы не можете носить шведский мундир и спать в шведской армии, где и без вас