Осенний блюз. Владимир Тутыхин

ее не было, и ее муж Шурик, бармен и швейцар, добрейший человек, который наливал всем чуть-чуть больше вина, за что всегда получал укор от Веры Кузьминичны: «Ты зачем спаиваешь людей», принес с кухни целую запеченную утку с яблоками и еще одну большую бутылку вина. Утка эта, конечно, готовилась хозяйкой для дома, а бутылка французского вина уже несколько лет ждала особенного события под названием: «Вход действующего губернатора в рюмочную “Причал”». И утка, и большая бутылка французского вина были встречены аплодисментами. Столик Николая Афанасьевича уже стоял посередине зала в окружении других столиков, и все смотрели на них. Николай Афанасьевич оторвал от утки крылышко и помахал им, изображая полет.

      – Ко всему-то привыкает подлец-человек. Ах, как давно я не ел запеченной утки! Ах, как я мечтал выпить эту бутылку вина! Нет, я не пьян… Аня, я готов для вас написать другую пьесу, да, вы красивая…

      – Николай Афанасьевич, вы для меня уже написали пьесу… Там только нет меня. И мне очень хочется быть рядом с вами.

      – Хорошо… Начинайте быть рядом.

      Аня выпила свой стаканчик вина и оторвала от утки второе крылышко… С пьесой она вышла на маленькую эстраду, ударила в барабаны и тарелки и очень театрально, трепетно и философски начала читать:

      – В тот светлый осенний день от меня ушла жена. В тот светлый осенний день жена ушла от меня сразу и навсегда! Я еще не успел помыть посуду после нашего «прощального» завтрака и представить себя ужинающим в одиночестве за этим нашим столом, открывающим тугую винную пробку без ее обязательной подсказки, представить себя зачарованно смотрящим в окно на закат солнца без ее абриса… Я еще только все это хотел представить себе! А в дверь уже звонили. И я долго не шел открывать – конечно, кто-то ошибся дверью. Я еще очень долго тер салфеткой ее бокал, чтоб поставить его в дальний угол, и начинал привыкать к новой жизни: хочу – пою, хочу – «целый час тру один бокал», хочу – сочиняю идиотский стишок: «Жил на свете один идиот, То красивый он был, а то вдруг – урод!..» – Аня положила на стол пьесу и продолжила от себя: – Но уходящая женщина почему-то закрыла дверь наполовину. Поэтому звонок звякнул еще несколько раз, и красивый женский голос совсем близко спросил: «Я войду?! Тут в двери оставлены ключи, я возьму их себе»?!

      Аня подняла руки вверх и на носочках сделала два оборота… А потом она превратилась в птицу и исполнила танец-полет с утиным крылышком в руке. Она готова была продолжить свой текст, но ждала от Николая Афанасьевича реплику. И все ждали.

      – Нет. Конечно, нет… Ведь прошло совсем немного времени… И мне до сих пор одному хочется смотреть в окно на закат… На что после долгой паузы раздался неодобрительный гул публики:

      – Да какой же вы Художник после этого! Актеришка! Клоун! Ваш удел – лежать на пыльном ковре арены! Ха-ха-ха! Мы уже льем слезы! Ха-ха-ха! В вашу клетку бьется волшебная птица с прекрасной фигурой, чтоб освободить вас и показать миру! Ха-ха-ха! Жалкий актеришка! Ха-ха-ха! Да вы уже перестали различать прекрасное от жалкого! Да разве вы Художник?! Да как вы смеете притрагиваться