Третьи врата. Линкольн Чайлд

волосы, открытые глаза, неподвижно уставившиеся вдаль, рот и нос скрыты под дыхательным оборудованием.

      – Дженнифер, – простонал он, с трудом разлепив вмиг пересохшие губы.

      – Теряем жизненно важные функции! – истерично воскликнула сестра. – Нам необходим лидокаин! Лидокаин! Немедленно!

      Затем так же быстро, как и наступило, оцепенение прошло. Доктор повернулся к сестре экстренной медицинской помощи.

      – Дефибриллятор, – распорядился он. Сестра быстро пошла в дальний угол комнаты и покатила тележку обратно.

      – Заряжаю.

      Подошел интерн, впрыснул лидокаин, отошел назад. Доктор схватил лопатки дефибриллятора, едва сдерживая дрожание рук. Такое не могло с ним происходить. Должно быть, это сон, просто дурной сон. Он проснется и вновь окажется в загроможденной комнате для отдыха с Дигелло, посапывающим в соседнем кресле…

      – Разряд! – выкрикнула сестра.

      – Есть разряд!

      Доктор осязаемо ощутил напряжение в собственном голосе. Когда подручные отошли, он наложил лопатки дефибриллятора на голую окровавленную грудь и включил ток. Тело Дженнифер напряглось – и вновь откинулось на стол.

      – Прямая линия! – воскликнула сестра у монитора жизненных функций.

      – Еще разряд! – приказал доктор. Новое пиканье, низкое и настойчивое, прибавилось к царившей вокруг какофонии.

      – Гиповолемический шок, – пробормотал Дигелло. – У нас не было ни единого шанса.

      «Они не знают, – подумал доктор, как бы с расстояния в миллион миль. – Они не понимают». Он почувствовал, как в уголке глаза собралась слезинка и начала скатываться по его щеке.

      – Заряжено! – произнесла сестра, возившаяся с дефибриллятором.

      Доктор вновь прижал к груди умирающей контакты. Тело Дженнифер подпрыгнуло еще раз.

      – Никакой реакции, – констатировал наблюдавший рядом интерн.

      – Вот и все, – со вздохом произнес Корбин. – Ты должен признать это, Итан.

      Но вместо этого доктор отбросил в сторону контакты и принялся делать массаж сердца. Он чувствовал ее тело, безучастное и холодеющее, лениво двигающееся под резкими движениями его неугомонных рук.

      – Зрачки неподвижны и расширены, – сказала следящая за мониторами сестра. Но доктор не обратил на нее никакого внимания. Интенсивность его массажа сердца увеличивалась в бешеном темпе.

      Шум в операционной начал затихать.

      – Нулевая деятельность сердца, – произнесла сестра.

      – Придется констатировать ее смерть, – подсказал Корбин.

      – Нет! – рявкнул доктор.

      Все в комнате вздрогнули от боли в его голосе.

      – Итан?

      Но вместо того, чтобы ответить, доктор начал горько плакать.

      Все вокруг смущенно молчали; некоторые застыли в непонимании, другие отворачивались. Все, кроме одного интерна, который открыл дверь и молча вышел из комнаты. Доктор, который не переставал плакать, знал, куда направляется этот человек. Он шел за простыней.

      1***Три