Полное собрание сочинений. Том 12. Война и мир. Том четвертый. Лев Толстой

быть, он жив», подумала княжна и тихо спросила, – чтò он?

      – Люди сказывают: всё в том же положении.

      Что значило «всё в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где-то. Загремели откидываемые подножки.

      Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа – крыльцо; на крыльце были люди, прислуга, и какая-то румяная, с большою черною косой, девушка, которая неприятно-притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: сюда, сюда! и княжна очутилась, в передней перед старою женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была старая графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.

      – Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps.[58]

      Несмотря на всё свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня, и что надо было ей сказать что-нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие-то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: – чтò он?

      – Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противуречащее ее словам.

      – Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.

      – Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!

      Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m-lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его в последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, чтò надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он видимо потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.

      Несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала всё, чтò делалось вокруг нее и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступила. Она знала, что всё это необходимо, и хотя, ей было это трудно, но она не досадовала на них.

      – Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?

      Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело от того, что настроение всех окружающих было так далеко

58

Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.