Полное собрание сочинений. Том 9. Война и мир. Том первый. Лев Толстой

поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.

      – Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.

      Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.

      – Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что́. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.

      – Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.

      – Что́ ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.

      – Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по стулу, и полез в окно.

      Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.

      – Нет, его так не уломаешь ни за что́, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к ***.

      – Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…

      И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.

      VII.

      Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом, или состоящим при Кутузове, Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны, Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10-го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.

      У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивою старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.

      Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.

      – Очень, очень вам благодарен, ma chère или mon cher[118] – (ma chère или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков, как выше, так и ниже его стоявшим людям) – за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите,

118

милая или милый.