Ангел русской культуры или Хроники онгона. Александр Холин

к себе внимание хотя бы тем, чтобы оторвать хозяина дома от слишком опасной беседы с огнём.

      Никита сидел у камина и отрешённо бросал в огонь исписанные листы. По одному. Он, словно видавший виды классик, сжигал очередное, только что законченное произведение, поскольку многие из классиков когда-нибудь обязательно сжигали свои опусы. Какой же он, Никита, писатель, ежели не предаст огню рукопись? И уж тем более никогда не станет классиком, ежели не сожжёт какую ни на есть писанину, которую должен подарить огню вместе со своей кровью. Собственно, огонь о всяческих сожжениях рукописей давно знал, не знал только сам писатель.

      От сожжённой бумаги по всей даче гулял сиротский дух разбитых мечтаний, пережитых юношеских надежд и неудовлетворённого тщеславия, от которого почему-то несло осенней Ригой: где остывшие за лето печи сначала никак не могут напитаться горделивой горячностью, сеют вокруг горечь уходящего лета, а, может, и всей жизни.

      Очередной листок с прыгающими по нему буквами, похожими на мелких чёрных блох, задержался в ладони Никиты. Другой рукой он машинально пригладил вечно растрёпанный хаер [4] и поскрёб небольшую аккуратную бородку. Прошлое! Какое же оно всё-таки цепкое и не желающее освободить память от воспоминаний. Снова эти воспоминания заискрились в памяти, как вылезший из пепла Феникс. Всё же строки стоили того, чтобы их не приговаривать к сожжению, однако Никита уверенно бросил стихи вслед уже превратившимися в пепел листами.

      Сегодня ночью плавился асфальт

      и заливались в рощах соловьи.

      И током в миллионы киловатт

      пронзило воздух с неба до земли.

      Я задрожал, как баба на сносях,

      как путник, замерзающий в пургу.

      А ночь к рассвету мчалась на рысях,

      и как с любимым пряталась в стогу.

      Кружа в спиралях наших мелодрам,

      сорвав ромашку – быть или не быть? —

      я за одну тебя, мой друг, отдам

      всё то, что доводилось мне любить.

      Сегодня ночью плавился асфальт,

      и клещи фар крошили сноп теней.

      А где-то в будущем неотвратимый альт

      наигрывал мелодию огней.

      Надо же! Это писалось когда-то совершенно искренне! А почему нет? Кому как не автору знать истинную цену тому, когда действительно готов отдать все существующие и несуществующие сокровища за одну только улыбку на милом лице? Что значат все купленные за деньги ласки против одного нечаянного касания руки? Тем более что в нежном возрасте человека много больше интересует именно улыбка милой, чем мешки с деньгами. Её сверкающие любовью и восхищением глаза, ни с чем не сравнимое ощущение полёта, когда физически чувствуешь потоки воздуха, клубящиеся по соседству облака. И радость! Радость, которая тут же разливается тонкой плёнкой над поверхностью планеты, даря всему живому такую же неумирающую силу жизни, любви и полёта.

      Только тогда человек

4

Хаер (сленг) – причёска.