Обрыв. Ольга Викторовна Дашкова

и бедер его сперму, упасть на подушку, и меня накрыл сон.

      Но спокойный сон длился не долго, в сознании так резко вспыхивало прошлое, отдельные яркие картинки, полные животной страсти и моего страха.

      Толя берёт меня грубо, в его любимо манере, так, как его возбуждает больше всего. Я не сопротивляюсь, только подстраиваюсь под его ритм, иногда он замирает, словно смакуя происходящие, его руки становятся обманчиво нежными, а губы мягкими.

      В такие моменты я терялась, но потом снова были грубые толчки, его нарочно нежные поглаживания клитора. От этого я даже иногда испытывала какое-то болезненное и неправильное по моим понятиям удовольствие.

      Толя так ехидно улыбается и шепчет: «Тебе ведь хорошо моя птичка, я вижу, как тебе хорошо…не обманывай, что тебе не нравится то как я тебя трахаю, и только я буду тебя трахать …всегда».

      Он безумно любил брать меня стоя, сзади, напротив зеркала или окна, запрокинув голову и жадно целуя, ловя отражение наших тел. Я, словно безвольная кукла в его руках, он подчинял меня себе, приучал к своим безумным играм. Вдалбливал в меня не только свой член, но и свои привычки, то, как ему нравится больше всего меня иметь.

      Я выучила за столько времени, в какой позе лучше всего стоять, под каким углом держать спину, чтоб проникновение было достаточно глубокое для него. Я всегда была не особо эмоциональна в сексе, и Толя так бесился, когда я не произносила ни звука, поэтому я научилась стонать, кричать, лишь бы он быстрее кончил.

      Иногда он забывал обо мне на несколько недель, срывался, куда-то уезжал, мне было всё ровно. Но потом возвращался, говорил, что скучал, набрасывался на мои губы, и все повторялось по кругу, его безумие и мои жалкие попытки сопротивления.

      Можно ли назвать наш секс насилием? Кто-то скажет да, а я не знаю. Я чувствовала, как он сдерживается, как его животная энергия рвалась наружу, готовая меня растерзать, но он держался. Он брал меня, словно наказывая, он брал, что по праву принадлежит только ему. Он брал меня, свою жену. Разве тут поспоришь?

      Мой страшный сон… его руки снова на моей шее, то сдавливают, то отпускают, мне практически нечем дышать, он душит ещё сильнее, с удовольствием и кайфом наркомана всматриваясь в мои глаза, я цепляюсь за его руки, но они так сильно меня держат.

      Просыпаюсь от дикого кашля, хватаюсь за горло, дышать действительно нечем. Очень темно, сползаю с кровати, голова кружится, угарный газ проникает в легкие, в глазах слезы, они стекают ручьями по щекам. С треском распахивается дверь, яркий свет направлен на меня, и я теряю сознание.

      Мне так холодно, тело дрожит, вокруг много шума, не могу открыть глаза. Кто-то кричат рядом, меня хлопают по щекам.

      – Вера…Вера, очнись! – голос мужской, требовательный.

      А я не хочу, ничего не хочу, не хочу снова в этот ад, телу так холодно, как тогда, в тот жаркий день. Вокруг тоже была беготня и паника, тоже выла сирена, как и сейчас, пытаюсь закрыть уши, чтоб больше не слышать её звук. Но мои руки одергивают, прижимают к чему-то горячему, снова настойчиво зовут.

      – Вера,