Северный ветер. Вангол-2. Владимир Прасолов

понимающе кивнул:

      – Выйдем.

      Он уверенно вел отряд перелесками, оврагами. К утру были рядом с деревней.

      Деревня спала, на одном краю лениво брехали собаки. Орали петухи, передавая утреннюю эстафету.

      – Нету здесь немцев, товарищ командир, – обрадованно прошептал Махоньков.

      – Проверить надо, сходи, Седых.

      Залегли у лесной околицы, Седых пошел. Не успел Волохов скрутить самокрутку, как Седых вернулся.

      – Немцы, в каждом дворе немцы! Мотоциклетки, бронемашины… Хорошо, я издали заметил. Главное, что деревня вообще целая, будто и нет войны. Вон петухи орут…

      – Дак хорошо, что целая. Вот, бляха-муха, и подхарчились. Уходим, братцы, не наш черед, видно… не наш… Уходим, пока тихо.

      Уже в лесу, куда овражками вывел людей Седых, повезло. Наткнулись на застрявшую в раскисшей низине полуторку. В кузове несколько цинков с патронами и рассыпавшаяся по кузову картошка. Собрали почти мешок. Все поделили поровну: и патроны, и картошку. Весь день с небольшими привалами шли, то продираясь через густые ельники, то с трудом выдирая ноги из болотной грязи. В небе на большой высоте гудели моторами немецкие самолеты. Шли тяжело, поэшелонно, и некому было нарушить их строгий порядок. Волохов вспомнил, как их бомбили на станции под Витебском, как пикировали с воем и визгом, разрезая воздух, бомбардировщики, как лупили они из пулеметов, вспарывая землю и тела людей. Его тогда зацепило, раскаленный осколок, разорвав гимнастерку, сорвал кожу с плеча. Хорошо хоть, не пуля крупнокалиберная, что, легко прошивая вагонные доски, убивала людей. Не было где укрыться от летящей смерти, страшно было, от своей беспомощности страшно. От чужой боли, от ужаса в глазах и безголосого крика людского… Сейчас Волохову страшно было оттого, что не знал он, как вести доверенных ему комбатом, а главное, доверившихся ему людей. Дурной смерти не хотелось, бестолковой, ни себе, ни людям. Боевого опыта с Гражданской у него было не занимать. Но земля эта не была приспособлена к войне.

      К землеробству – может быть, но не к войне. Не знал он этих мест, очень они людные, деревня на деревне. Где схорониться? Дороги кругом, а это ж разве лес? Три сосны да осинник, и ровно кругом, хорошо хоть, болотина. Да по ней тоже много не напрыгаешься, за день километров десять прошли – и язык на плечо.

      – Слышь, Седых, надо место посуше для ночлега.

      – Да не знаю я толком тута, зашли далеко.

      – Тогда здесь на ночь и станем, устали люди. Костры надо запалить, обсушиться да кипяточком согреться. Располагаемся, мужики. Ночевка.

      Вскоре к месту их привала не мог подлететь ни один комар. Умело расположенные костры накрыли дымом сырую лощину, выдавив из нее летучую нечисть; затрепетали на легком ветру портянки, снятые с натруженных ног.

      – Товарищ командир, с той стороны пост ставить не будем.

      – Это почему? – поднял взгляд Вол охов.

      – Там мертвая зона, энтого аромата ничто живое не выдержит, – под общий хохот ответил Махоньков.

      Волохов улыбнулся, наверное,