Северный ветер. Вангол-2. Владимир Прасолов

и залегла. Пулеметы с бронемашин ударили по лесу, но били они вслепую.

      – Все, мужики, быстро отходим, не стрелять, отходим в лес! Не отставать, все за мной!

      Минут через двадцать стрельба утихла, было понятно, что их никто не преследует.

      – Привал! – Волохов остановился.

      Все собрались вокруг него. Устало расселись. Молчали.

      – Не успели… – обронил кто-то с досадой.

      – Ага. На тот свет… – вторил ему сосед.

      – Да, братцы, ежели бы не задержались, ужо лежали бы на том поле…

      – Вляпались, как кур во щи…

      – Ужо да кабы… отставить разговоры. Нукось, сколько нас?

      – Двадцать один.

      – Хорошо. Значит, так, пока не выйдем к своим, воевать будем ночью. Вы трое – в боевое охранение, смена через четыре часа, остальные – спать. Всем надо выспаться, хорошо выспаться и отдохнуть, окопное сидение для нас кончилось. Теперь ходить будем. Много ходить. Бить немца будем по-партизански, как в Гражданскую, он по ночам воевать не умеет. Лесами да болотами он не ходит, а мы пройдем где хошь. Так что отдыхайте, солдаты, отдыхайте. Махоньков, назначаю тебя своим заместителем, распредели людей и тоже спать.

      – Есть, товарищ командир! – ответил Махоньков, румянец от волнения вспыхнул на его щеках.

      Этот не подведет, почему-то подумалось Ивану. Бессонная ночь валила всех с ног. Вскоре солдаты спали, впервые за несколько суток спали спокойно. Над ними не свистели пули, им не сыпался песок на лица с брустверов траншей, сотрясаемых взрывами «дежурных» мин. Они спали не скорчившись в сыром траншейном ходу, а на мягкой, теплой, напитанной запахами жизни лесной земле.

      Если что-то и мешало их сну, так это комары. Они, тонко звеня в воздухе, кружили и кружили над беззащитными сонными людьми. Садились на обветренные грязные лица, долго выбирали место, куда всадить жало, вздувались от крови и, тяжело взлетая, медленно уплывали. Их сменяли сотни других, голодных и беспощадных.

      Волохов не спал, он смотрел на спавших бойцов и думал. Только минувшей ночью он с горечью говорил лейтенанту об ответственности за жизнь людей, а теперь эта ответственность легла на его плечи, и этот груз не давал Волохову права на ошибку.

      Как же они нарвались, почему разведка немца не заметила? Скорее всего, поздно заметила. На открытом поле под пулеметы… жаль людей, жаль лейтенанта, хороший парень… теперь надо по-другому, как в Гражданскую… разведка, бросок, удар и отход. Жаль, не конники, пехота, но все одно, если по уму – воевать можно. Земля-то наша, укроет…

      – Поспите, товарищ командир, я подежурю, – тронул его за плечо Махоньков.

      – Хорошо, дреману чуток. Что там?

      – Немец по дороге, колонна за колонной. Танки, пехота, мотоциклетки, много их, прет и прет… на восток. – Махоньков остановился на полуфразе и, понизив голос, почти шепотом, продолжил: – А на запад наших гонят, пленных, тоже колонна за колонной! Чё творится-то?

      – Тяжко, Махоньков, тяжко.

      – Что – тяжко, товарищ командир?

      – Тяжко в этой войне немца бить придется… а придется, куды денешься.