Сон Вадика. Александр Барышников

внике: «Я до сих пор помню взгляд надежды безумного старика, рассказавшего сумасшедшую, ужасную, полную горя и страданий историю своему десятилетнему внуку.»

      Семеня за родителями по коридорам, юный Марк отмечал, что в отличие от других, в этой больнице не пахло лекарствами, а ходившие вдоль стен, в застиранных халатах и тапочках, на босу ногу, пациенты, совершенно не выглядели больными. Выражения лиц постояльцев, бросавших обречённые взгляды на Марка, пугали глубиной, наполненной страхом остаться навсегда непонятыми.

      Когда родители завели его в палату, а сами вышли за дверь, поговорить с врачом, дед уже сидел на кровати, пялясь в одну точку. Взгляд его был не таким, как у блуждавших по коридорам, он ничего не выражал и словно застыл к чему-то прикованный. Его босые ноги касались холодного кафельного пола, и у Марка сложилось впечатление, что дедушка не замечает, стоящего перед ним внука.

      Решив отвлечь его от гипнотизирования стены, он попытался разговорить деда и стал рассказывать о произошедших с ним за последний год событиях. Но на его детские истории дедушка никак не реагировал, молчал и не двигал глазами. Зная из подслушанного телефонного разговора отца, в котором тот жаловался на отказывающегося есть мясо старика, Марк догадался, что ни с кем не разговаривающий дедушка, скорее всего так его воспитывает и хочет, чтобы он сначала поинтересовался делами у него.

      – А почему папа говорит, что ты не ешь мясо? – задал вопрос Марк, который интересовал его больше всего.

      Прозвучавшие в тишине палаты слова о мясе, как будто сдвинул невидимую стену в голове деда. Продолжая сидеть, неподвижно как статуя, и не шевельнув ни одной мышцей на лице, дед резко двинул зрачками и, глянув прямо в глаза внуку как ни в чём не бывало, заговорил.

      – Марк, ты даже не представляешь, какая у меня была жизнь в твои годы. Тебе же сейчас десять? – спросил дедушка и тот утвердительно кивнул в ответ. Убедившись в правильности названного возраста, он продолжил. – Мама умерла, когда я ещё был маленьким и дальше меня воспитывал отец, военный врач, владевший несколькими иностранными языками. Так в твоём возрасте, я впервые оказался заграницей, в неспокойном Африканском Сьерра-Леоне. Нам с отцом, предстояло прожить в городе Фритауне, как минимум два моих учебных года в посольстве, в которое он был отправлен работать медиком.

      В целом моя жизнь не особо отличалась от жизни, которую я вёл на родине в маленьком военном городке. Как и дома, я любил проводить время гуляя на улице, благо погода в Африке и большая территория, выделенная нашей стране, этому только способствовали. Каждый день я вместе с другими детьми работников посольства заглядывал на маленькую ферму с животными. Её организовал на заднем дворе, повар, которого все звали Юрок. Ферма работала с разрешения посла, а появилась из-за боязни повара покупать мясо на рынке Фритауна, которое он называл небезопасным для наших желудков. Все дети, включая меня, были рады животным и следили за тем как растут цыплята, крольчата, поросята и другая живность в загонах. Но не любили, когда приходило время, как называл его сам Юрок: «Резать скотину!» Если курицы умирали достаточно безвольно и быстро, после того как Юра отрубал им голову, то взрослая свинья обычно так визжала, что я с детьми помладше, заткнув уши руками, убегал в самую дальнюю комнату посольства.

      Ещё у Юрка был ручной попугай, по имени Кеша, днём летавший над фермой, а ночью живший в его комнате в клетке. У Кеши была одна странная способность, от которой в венах стыла кровь. Он за несколько минут чувствовал, когда Юрок собирался резать скотину, и начинал напевать песню, которую его хозяин исполнял, когда готовил еду. «Сейчас кууушать будем!», – совершенно точно пародировал Кеша голос Юрка.

      Так, перетекая из одного дня в другой, прошёл мой первый учебный год в посольстве. Летом наступили школьные каникулы, и все дети уехали на родину к бабушкам и дедушкам. Мне ехать было совсем не к кому, поэтому я остался с папой в Африке и уже через месяц услышал первый шёпот из кабинетов, о возможной революции в Сьерра-Леоне. В коридорах посольства чувствовалось напряжение, улыбчивые лица сменились на озабоченные, а лечебную палату отца занял пациент по имени Савелий, прибывший в Сьерра за два дня до случившейся у него лихорадки. Поначалу он даже пытался отказаться от лечения, говорил, что должен завершить дело государственной важности, но в итоге потерял сознание и всё же оказался в палате для больных. На улицу без присмотра меня больше не отпускали, и так как общаться мне было не с кем, я донимал лежащего под капельницами Савелия. Считавший царившие в посольстве опасения напрасными, он любил отвечать на мои расспросы о революции: «Не переживай Валер! У взрослых такая работа – они всегда ищут чего бы им в жизни бояться.»

      – Деда, я вообще-то тебя про мясо спрашивал и почему ты его не ешь? – прервал историю дедушки, Марк, уставший от его привычки вдаваться в каждую маленькую деталь рассказа.

      – Сейчас ты всё поймёшь! – поморщив губами, ответил дедушка Валера. – Пять дней я мучил Савелия своими вопросами, а на шестой в Сьерра-Леоне всё же случилась революция, начавшаяся с грохота в центре Фритауна. За грохотом последовала беготня по коридорам посольства, служащие выбегали на улицу с большими