Ваш ход, миссис Норидж. Елена Михалкова

тот, другой… – вопросительно начала миссис Норидж.

      Лицо горничной выразило живейшее сожаление.

      – Чего не знаю, того не знаю, мэм. Сьюзен ведь была такая скрытная – ужас просто! Ни с кем не делилась. Они с мистером Ричардсом встречались тайно, даже хозяйка не догадывалась…

      Девушка бросила опасливый взгляд на прикрытую дверь.

      – Вот как?

      Точно отмеренная доля сомнения в голосе миссис Норидж заставила щеки девушки вспыхнуть еще ярче.

      – Я врать не стану, мэм! Если хотите знать, они из-за этого ссорились! Мистер Ричардс просил у хозяйки денег на икс… иск… испидицию, а когда она отказала, раскричался, что есть кое-что, о чем ей следует знать, и это Сьюзен Нэш. А хозяйка спросила: что за Сьюзен Нэш? А мистер Ричардс крикнул, что сейчас ей объяснит, да-да, объяснит, только как бы ей об этом не пожалеть. А потом он выглянул в коридор – лицо красное, в глазах слезы! Ей-ей, не вру! Он плакал – ну чисто маленький мальчик, которого наказали в Рождество. Увидел меня – я подшивала штору – и дверь захлопнул. Так что о чем они потом говорили, я не слыхала. – Вздох глубокого сожаления сопровождал это признание.

      – Когда между ними случилась ссора? – спросила миссис Норидж.

      – Пару месяцев назад, мэм. Да, точно: в самом начале августа. Хозяйка как раз купила породистую кошку, а та взялась драть шторы; вот я за ней и зашивала по всему дому. Уж такая вредная кошка!

      «Нет ничего хуже болтливых слуг, – сказала себе миссис Норидж. – Но нет и ничего лучше».

      Вечером в среду Томас Уилкинсон цвел, как мак. Он сыграл две партии с любимой тетушкой, помог выбирать цвета для вышивки Дженкинс, выпил бутылку кларета с Эмметом и очень мило пел под аккомпанемент невесты. Шарлотта прекрасно играла на фортепиано. Миссис Норидж предпочла бы ее исполнение, не обремененное пением, но мистер Уилкинсон не мог допустить и мысли, что кого-то могут интересовать скучные пьесы, когда есть он и его скромный баритон.

      Ночью он встал, чтобы выпить воды, и потерял сознание. Леди Бассет послала за врачом. До утра доктор Эшли не отходил от больного. Томас то проваливался в обморок, то вновь приходил в себя. Плачущая Шарлотта сказала, выйдя из его комнаты: «Боже мой, миссис Норидж, он задыхается! Он задыхается!»

      Миссис Норидж отыскала графин из-под кларета, но посудомойка успела отмыть его дочиста. А главное – Эммет пил наравне с племянником – и без малейших последствий!

      Беседа с доктором Эшли не принесла результата. Тот не мог объяснить происхождение приступов у своего пациента. Отравление мышьяком он отверг. «У мистера Уилкинсона нет ни запаха чеснока изо рта, ни помрачения сознания, – с негодованием заявил он, глядя поверх очков на миссис Норидж. – Одышки и отека гортани также не наблюдается». «Вы могли бы сделать пробу Марша, чтобы исключить отравление, доктор».

      Это предложение вызвало у эскулапа такой гнев, что он удалился, не удостоив миссис Норидж ответом.

      – Неужели вы считаете, кто-то способен подсыпать мышьяк нашему милому Томасу? – произнес вкрадчивый голос за спиной