Паргоронские байки. Том 1. Александр Рудазов

Он не понимал такую барственную охоту. Хальтрекарок, кажется, вовсе не испытывал азарта, хоть какого-то воодушевления. Будет добыча, не будет – ему и дела нет. Даже если сама рухнет к нему в коляску – он, поди, просто выпихнет ее из ландо и продолжит жрать виноград.

      И как он обращается со своими наложницами?.. Отвратительно. Гохерримы тоже зачастую имеют множество любовниц, в том числе из смертных, но презрительного к ним отношения себе не позволяют.

      Этим ты унижаешь не их, а себя. Словно открыто заявляешь, что связался с кем-то недостойным.

      – С твоих слов получается, что гохерримы – просто образец для подражания, – заметил Бельзедор. – Все доблести и добродетели, настоящие рыцарственные демоны.

      – Ну что поделать, уж такие мы существа… – скромно произнес Янгфанхофен, протирая чашку.

      Сидзуке Хальтрекарок ничего не поручил, и она просто сидела, надувшись. Ассантея, на спину которой Хальтрекарок положил ноги, недовольно сказала:

      – Сидзука, если тебе скучно, мы можем поменяться.

      – Там мне тоже будет скучно, – отказалась Сидзука. – Делай то, для чего ты предназначена.

      И тоже положила ноги на Ассантею.

      Хальтрекарок ничего не заметил. Он вообще мало что замечал вокруг – ему массировали плечи и кормили виноградом. Он закрыл глаза и размышлял о том, как ослепительно сияет его персона.

      Она буквально затмевает все мироздание.

      – Пс-с-ст!.. – прошептала Лахджа Сидзуке. – Хочешь прикол?..

      Ландо как раз пролетало над сосновым бором. Лахджа удлинила руку, на лету сорвала шишку и ласково вложила ее в губы Хальтрекароку. Тот съел ее, не меняя блаженного выражения лица.

      У Сидзуки разгорелись глаза. Она подвинулась к столику, ломящемуся от яств и принялась подавать Хальтрекароку всякую гадость. Вложила кильку в эклер, намазала пирожное горчицей, окунула рыбу в мед. Достала из своих бездонных карманов бледную поганку и даже кусок кирпича.

      Все это Хальтрекарок съел с искренним удовольствием. А наложницы тихонько хихикали.

      – Сидзука, дай и мне пироженку, – попросила Лахджа. – И водки.

      – Ты же беременная, – укоризненно сказала Сидзука. – Тебе нельзя пирожные.

      – А водку, значит, можно?

      – Можно.

      – Дай угадаю. Это потому что водку ты не любишь?

      – Вы, беременные, странные. В фом вовика? – торопливо запихнула в рот последнее пирожное Сидзука.

      – Ладно, – вздохнула Лахджа. – Ладно. Тогда я сама сделаю пирожное. По рецепту моей бабуленьки.

      Она отрезала кусок ржаного хлеба, положила на него несколько килек и хороший шмат сала, прикрыла сверху другим куском хлеба – и аж зажмурилась от удовольствия, откусывая кусок.

      – Ну и странная же у тебя была бабуленька, – с отвращением произнесла Сидзука, делая себе такой же бутерброд.

      Ей не понравилось. Ее почти что затошнило. Но Сидзука не была бы Сидзукой, если бы не собезьянничала.

      – Лахджа, почему ты перестала