После смерти жизнь только начинается. юрий павлович елисеев

край костра, выпихнул на пожухлую от жара траву, увесистую, похожую на кусок угля, картофелину и, встав на колени, потянулся к добыче. Едкий дым застил ему глаза, жар нешуточно скручивал седые волосы; мне показалось, что ещё немного и огонь, всерьёз займётся его шевелюрой. Похоже дед не замечал этого. Схватив ещё поддёрнутую мерцающим пеплом «древлянку», дед Михаил проделал несколько жонглёрских манипуляций пытаясь остудить её, но вожделение взяло верх и он, нетерпеливо разломив дымящуюся картофелину, шумно и глубоко вдохнул горячий запах и возвестил:

      – Вот ради чего я «Вернулся!»– воскликнул он и, оглянувшись на меня, счастливо засмеялся, обнажив свои белоснежные зубы.

      Пока старец поедал картофель, ловко орудуя языком, чтобы не обжечься, меня, и без того измученного многочисленными подозрениями, посетила мысль о том, что когда, все члены нашей семьи провожали деда: я точно помнил – зубов у него не было, он лежал на столе и его приоткрытый рот был похож на пещеру..

      – До чего же сладка, любо!..– голосом блудливого повесы пропел утоливший свою страсть дед и, как старый матершинник ни с того, ни с сего, загнул одну из своих многоэтажных композиций. Стало сразу покойно и уютно, как в детстве. Это был он.

      – Зубы у тебя свои, что ли, или, как у меня, протезы? – спросил я, когда отзвучал последний аккорд «Богадушумать».

      Дед снисходительно посмотрел на меня с превосходством гения. И где он только научился этому – с тремя классами церковноприходской школы. «Сейчас соврёт» – подумал я – «Какие свои!».

      – Выдали, – тихо, по-заговорщически оглядываясь, произнёс дед Михаил и его казацкая серьга блеснула в лунном свете. Я поглядел на деда, вблизи он был осязаем: мясистый сизый нос грязные седые усы, прокуренные с краёв, плохой запах изо рта, словом вылитый Якубович. Дед был из староверов, всю жизнь не курил и не пил. Курить он начал в немецком плену, а пить научился в советском лагере, куда его определили после побега из «Дахау».

      Я вспомнил начало разговора и спросил:

      – Так ты смог вернуться потому, что запомнил дорогу? Как это вообще может быть? ..В твоём-то состоянии? Бред какой-то!

      – Никакого бреда. – возмутился дед. – Меня видишь? Можешь потрогать, я как живой.– дед помахал пальцами перед моим лицом и, как в детстве ухватил меня за нос.– Ну как?! – воскликнул он довольный произведённым эффектом.– Все без обману. Даже вечно лежащий в Мавзолее мог бы позавидовать… Кстати – я его у нас не встречал. Бедняга!

      – Зато у него сохранилось тело. – отпарировал я потирая прищемлённый нос. – А твоё давно сгнило в могиле.

      Старик широко улыбнулся.

      – Зубы видишь? Ровные, белые… попробуй вырви.

      – Что и тело…

      – Выдали. – закончил мою фразу эталон человечества.

      Шок проходил медленно. Мы лежали у костра в леске, недалеко от нашего дома, костёр догорал, лениво огрызаясь всплесками огней. Я размышлял о произошедшем и понимал, что простым объяснением увиденного я не удовлетворюсь, я должен был пощупать, понять это. Слышал, конечно, о сущностях, эгрегорах, тонких материях, астрале… Всё это было также непонятно, как время, бесконечность… как таинство смерти. Прорезала неожиданная мысль, что рядом со мной храпит, живое воплощение всех этих непостижимых для меня истин, простой, как утверждение о том, что мы все умрём и недоступный в понимании – что мы вечны. С ума сойти! У меня даже свело ногу от волнения. А вдруг!!

      – Дед, а дед, возьми меня с собой, я хочу увидеть как там…

      Старик заворочался в срубленных ветках орешника, засопел о чём-то размышляя и сказал:

      – Я ведь не только ради картошки вернулся сюда. Мне хотелось тебя увидеть. Какой ты. Вижу – стал хорошим уважаемым человеком, не в меня: никого не убил, не трус. Но, сейчас, не обижайся – тебе ещё рано туда. Придёт время всё увидишь, со всеми повидаешься. Даже будешь гулять по мирам: их много. Я для этого и явился, чтобы научить тебя.. Научить, как действовать, когда придёт время.

      В моей душе взыграл дух противоречия, который плавно перетёк в увещевания и, наконец, в мольбы:

      – Я не хочу: «Когда придёт срок». Проведи меня. Возьми с собой. Я ведь твой любимый внук. Я тоже очень любил тебя, когда забивали крышку, спёр из гроба твой серебряный крестик..

      – Ну не хрена себе! – подскочил на своих ветках любимый дедушка Михаил Филлипович. – Спасибо внучок! Мне «Там» пришлось доказывать, что я не иудей и не мусульманин!

      – Это как?

      – Подумай!

      – А-а.

      – Б-е. Ну ладно. Я не возьму тебя, потому, что ни один из смертных живым ещё не проникал в тот мир. Его называют: «Тот свет» – это вполне справедливо, потому, что уходящие видят только его. Мне же удалось разглядеть кое-что ещё… – дед Миша невесело усмехнулся и подкинул сухих веток в тлеющие головешки. Через мгновение снизу побежали огоньки, захватывая всё новые куски пищи и вот уже поляна окрасилась ровным рыжим цветом. Я увидел глаза деда в упор глядящие на меня.

      – Я «Там» – быстрый кивок вверх – встречался с Алигьери. – сообщил мне скучным голосом дед