Друг. Никита Артёмович Королёв

ж, всяко лучше, чем спать на коробках, – с шутливой заносчивостью ответил я, всем телом, однако, почувствовав усыпляющее облегчение.

      – Ох, ну тогда я пойму, если ваше высокоблагородие откажется разместиться на полу.

      Я рассмеялся, пожалуй, даже слишком громко, переполняемый радостью.

      – Ладно, пойдём ребят проводим, – сказал папа, и мы вышли прихожую, где ребята стояли уже одетые.

      Они отвечали на бабушкины вопросы об учёбе с этой забавной смелостью и размашистостью, с которой на них отвечают все двоечники, а Илюша, увидев меня с папой, стрельнул в нас полным злого негодования взглядом.

      – Мам, ты не против, если Никита сегодня у нас останется? Пятница всё-таки.

      Бабушка смерила меня мгновенным взглядом, под которым я вспомнил каждую отбившуюся ниточку на своей одежде, и сказала:

      – Что ж, ладно.

      Ребята переглянулись, после чего с каким-то насмешливым недоумением посмотрели на папу.

      – Ладно, парни, до скорого, – сказал он, пресекая эту безмолвную потасовку.

      – Ну пока… – не то обиженно, не то озадаченно попрощался Илюша.

      Кирилл избежал каких-либо сцен, и они ушли.

      С щелчком дверного замка бабушка молча удалилась на кухню.

      – Ну, я за бельём, а ты пока родителям позвони, что ли, – сказал тот, кому мне действительно стоило позвонить, и ушёл в свою комнату.

      Я подошёл к телефонной трубке на полочке в коридоре, несколько раз наобум покрутил диск, от волнения наматывая витой провод на палец, оскароносно сыграл разговор с мамой, которая сейчас сама, наверное, в похожей ситуации где-нибудь неподалёку, и пошёл к папе в комнату.

      Мы немного поговорили, я поделился впечатлениями от первого дня в школе и немного рассказал о себе, ломано огибая анахронизмы и стараясь больше слушать, нежели говорить.

      В один момент я взглянул на полку возле окна. На ней скошенной изгородью стояли дряхлые собрания сочинений классиков, поставленные туда, видимо, старшими в качестве духовного светильничка. И только одна книга из всех имела вид опрятный, облагороженный частыми касаниями, – «Мастер и Маргарита».

      – Вообще, я люблю читать, – сказал папа, уловив мой взгляд. – Но не уроки литературы.

      – Понимаю, – ответил я, также понимая, что меня сейчас может понести, но было уже поздно: – Как по мне, учителям просто надо ставить за что-то оценки, раз уж литература – это школьный предмет. Вот они их и ставят за то, насколько ты глубоко и, главное, «правильно» расковыряешь произведение с его смыслами. А ведь эти смыслы никто не назначал правильными, даже сами авторы понимали, что люди их читают, не чтобы потом щеголять тем, что они знают, как звали собаку Понтия Пилата…

      – Бинга…

      – Вот-вот!.. – как-то горько усмехнулся я. – В общем, не из желания потягаться в знании текста, а… ради удовольствия, из интереса, любознательности… да, может, просто от скуки. Ведь важнее всё-таки не что привело, а куда. Да, время закрыло писателям рты, но я не думаю,