Наглец. Лена Сокол

сообщил, что теперь мы богаты и скоро ему удастся вернуться. Говорил и говорил, а я сидела и не видела ничего, кроме голодного блеска в его бесчувственных глазах. И я позволила. Разрешила сделать то, зачем он пришел. Он имел меня во всех позах, в каких только хотел. А я надрывно стонала, чтобы напомнить ему о том, чего он лишился навсегда и по собственной воле.

      Я двигалась ему в унисон, сжимала изо всех сил изнутри, чтобы сделать больнее, но получалось только острее и приятнее. Мне хотелось запомнить его таким, чтобы забыть навсегда. Я впитывала его как губка. Наслаждалась каждым движением. Отпускала. Прощалась.

      А потом мы подрались. Не могла вытерпеть, когда он, кончив, полез ко мне с поцелуями и признаниями. Не могла терпеть больше этой гадости, грязи, в которой он вымарал нашу любовь, променяв ее на бабки.

      Разбила ему нос.

      И пока Вадик матерился в ванной, пытаясь остановить кровотечение, схватила красную сумку из тайника под кроватью, где были спрятаны наши сбережения, и убежала.

      Я выкупила брата: договорилась, чтобы он числился в детском доме, но мог оставаться со мной. И мы со Святом сели в поезд и поехали на юг, туда, где ему и положено жить, чтобы справиться с проклятым пиелонефритом – загорать, греться в песке и дышать свежим воздухом.

      Так я эволюционировала от воровки до социопатки. Не хотела никого видеть и слышать, избегала людей. Старалась не вспоминать и не думать. Ни о чем. Убила в себе все эмоции, потому что если я бесчувственная, то мне и не больно.

      А он женился, да. Загуглить эту новость и прорыдать сутки было моей единственной слабостью за последние дни. Поэтому сегодня утром я не придумала ничего лучше, чем избавиться от волос, которые он так любил пропускать сквозь пальцы перед сном, в которые зарывался носом, чтобы глубоко вдохнуть их аромат и улыбнуться.

      Обрилась налысо, чтобы освободиться от него. Хотела окончательно сжечь все мосты. Забыть. Но легче почему-то не стало. Не вышло. Невидимая нить, которой мы были пришиты друг к другу, оказалась крепче любых цепей, не говоря уже о каких-то там волосах.

      2

Спустя полгода

      «Забавный маленький паучок. Крошечный совсем. И откуда такой только взялся на седьмом этаже?»

      Зевая, прохожусь пятерней по отросшим волосам. Теперь они снова мягкие, пушистые и приятные на ощупь. А ведь я почти привыкла к себе новой. Да и шампунь хорошо экономился.

      Поворачиваюсь к зеркалу и долго вглядываюсь в бледное худое лицо, на котором глаза кажутся огромными серыми дырами. Поправляю «прическу». За зиму шевелюра отросла сантиметров на восемь, не меньше, и у меня даже имеется симпатичная челка.

      Беру сигарету, закуриваю, открываю балконную дверь и выхожу.

      – Привет, – сухо бросаю в сторону паучка.

      А он умудрился за ночь оплести все окно паутинкой. Ювелирная, надо признаться, работа.

      Выставляю на подоконник банку, в которой лежит половинка абрикоса – специально вчера купила. Переживала, чем будет питаться этот малец. А так, глядишь, фрукт начнет портиться, появится плодовая