MoNSTRUM. Не верь глазам своим. Лина Леони

в тонусе, учат терпению и хорошему сервису.

      Хорошо, что хотя бы Вероника все эти дни была спокойна и не требовала внимания. Поскольку Рита помогала ему всю неделю, у Ника было достаточно времени заниматься собой. Ник не переставал радоваться тому, что в его жизни есть Рита Эбнер, хоть она периодически выводила его из себя. Эта женщина проживала свою жизнь тихо и спокойно: работала медсестрой, выпивала по вечерам, пока ее не бросил муж. Бедная женщина осталась одна – ни мужа, ни детей. Нику было ее немного жаль, возможно, поэтому он ее и терпел. Она была как непутевая мать, или сестра, или собака, которую жалко выгнать, и ты ей все прощаешь.

      Еще нужно было подумать, как преподнести Веронике информацию о том, что Лиза будет заниматься балетом. Ведь у его супруги срабатывала интуиция каждый раз, когда он обращал внимание на какую-нибудь женщину. Так было и с физиотерапевтом в бассейне – Ник мысленно называл ее «инструктор по плаванию» – Анной Лева. Но эта Анна оказалась глупой девкой с невероятными амбициями. Она заявила, что Веронику нужно сдать в специальное учреждение. А Вероника, как и положено мудрым женщинам, будто ждала, когда Ник наконец-то увидит, что Анна Лева совершенно ему не подходит. Хорошо, что его интерес к Анне был не силен и не пришлось долго затягивать расставание с ней. Все решилось само собой буквально за день.

      В те дни Вероника была очень тихой и просто выжидала. Она посещала все занятия и не сопротивлялась. Конечно, это было из-за страха остаться одной. Людей страх очень меняет, особенно когда нельзя драться или бежать. Приходится смириться и ждать. Тем более Вероника далеко не убежит. Ник усмехнулся.

      – Ох, – вскрикнула пациентка.

      – Извините, – Ник очнулся от своих размышлений. Он достал инструменты изо рта пациентки, о чем мгновенно пожалел.

      – Вы что, уснули? – на него смотрели злые полупрозрачные глазки, близко расположенные на пухлом женском лице.

      Есть такой сорт пациентов, которые вечно бывают чем-то недовольны. Мила Гринн был именно этим сортом, она постоянно названивала в клинику, как что случись. Складывалось впечатление, что она часами смотрит в зеркало с открытым ртом и выискивает причину, по которой можно было бы выйти из дома и попасть к дантисту на прием, желательно, к Нику Кауфману, и потрепать ему нервы.

      – Простите, рука затекла, – соврал Ник и сам не понял, каким таким образом у него затекла рука.

      Грузное тело пациентки колыхнулась в стоматологическом кресле, устраиваясь поудобней. На него зыркнули злые глаза, и рот под ними снова раскрылся, как бездонная воронка. Подбородок слился с шеей воедино, она стала похожа на гигантскую тихоходку – микроскопическое животное, способное выжить даже в космосе.

      Время от времени Нику хотелось больше никогда не видеть этих людей и их ртов. Но менять что-то было уже поздно. Ведь это была его профессия, и больше он ничего не умел. И даже когда они в институте развлекались и задавали друг другу вопрос: «Если бы у тебя была возможность стать кем угодно