Старуха. Михаил Широкий

окна в обрамлении допотопных покосившихся рам, напоминавшие незрячие, покрытые бельмами глаза и создававшие впечатление совершенной безжизненности, заброшенности, пустоты, как если бы за ними давно уже не было никакой жизни и хозяйка этой квартиры скончала свои дни не накануне, а в незапамятные времена, и с тех пор жильё пустовало, приходило в упадок, зарастало грязью…

      – Вот, значитца, как, – заговорил чуть погодя новоприбывший, видимо не могший, по живости характера, слишком долго хранить молчание. – Померла, значит, старушенция наша, почила. Вот уж не ожидал! Такая ведь вроде крепенькая была, шустрая, живая, даром что старуха. И вдруг на тебе – взяла да и отбросила копыта! Так неожиданно… А я-то, честно говоря, думал, что ведьмы живут вечно… Ну, или, по крайней мере, очень долго, лет этак сто-сто двадцать, – уточнил он с наивной откровенностью и со слегка недоумённым выражением на лице. – И думал, что и наша протянет примерно столько же, если не больше. А она вдруг – того… Даже странно, чё это она так заторопилась…

      Миша, ничего не говоря, перевёл взор на приятеля и с чуть заметной усмешкой взглянул на его удивлённо-озадаченную и немного растерянную физиономию, словно он и в самом деле был изумлён и расстроен тем, что Добрая, вопреки его ни на чём не основанным ожиданиям, не прожила положенного ей, на его взгляд, срока и так внезапно покинула этот бренный мир.

      – А ещё я слыхал, – продолжал он после паузы, понизив голос и придвинувшись к Мише, точно собираясь поведать ему что-то секретное, – что ведьмы обычно помирают очень тяжело, долго, мучительно. Круто плющит их, говорят, перед смертью, просто наизнанку выворачивает. Стонут они, хрипят, воют, как звери. А потом вопить начинают, как резаные. И всё рвутся куда-то, так что держать их приходится. И так до тех пор, пока не испустят дух.

      Миша чуть осклабился.

      – Ты, я гляжу, крупный спец в этой теме. Такое ощущение, что видел своими глазами, как ведьмы умирают.

      – Ну, видеть, конечно, не видел, но слышал кое-что по этому поводу от знающих людей… Но я к чему веду, – оговорился словоохотливый Мишин собеседник, вновь повысив голос и по привычке озарив своё лицо ясной, лучезарной улыбкой. – Наша-то старушонка отошла тихо, спокойно, незаметно. Точно заснула и больше не проснулась. Никто из соседей ничего не слышал, ни звука. Будто и не ведьма она была вовсе, а обычная бабка, как все остальные.

      Миша при этих словах, будто вспомнив о чём-то, чуть поморщился и, опять устремив взгляд на померкшие, словно подёрнутые дымкой окна на втором этаже, с сомнением покачал головой.

      А его напарник, прервав свои замысловатые рассуждения, после короткого перерыва перешёл к рассказу, – видимо, услышанному от кого-то из соседей по дому, – об обстоятельствах старухиной смерти:

      – В последний раз она, говорят, появилась во дворе позавчера вечером. А вчера не показывалась, – видать, уже скрутило. А сегодня утром её соседка, – ну, знаешь, толстая такая тётка с фиолетовыми волосами, – идёт, значит, по подъезду