Шишкин и Пушкин. Сергей Москвич

вкусом и помногу. Можно подумать, что в такой кусачей атмосфере нет места для нормальных людей, и я подтверждаю, что и это утверждение правда. То есть все люди на северах немножко, как бы это помягче сказать, немножко «того». Нет, не чокнутые, а совсем наоборот – слишком не чокнутые. То есть в меру ненормальные. Я сам таким был и, надеюсь, сохранил это качество до сих пор.

      И поэтому, когда у меня завелись дети, а произошло это как-то само собой, я решил рассказать им о Заполярье и о тех романтических чудаках, которые его населяют. Сказано – сделано, и я, однажды почувствовав в себе педагога, поведал им несколько историй из своего прошлого, когда я сам еще был шестиклассником.

      Мне эти истории казались поучительными, но, видимо, я рассказал их так, что эффект получился обратным.

      Я попытался исправить положение, но допустил непростительную ошибку, выбрав главным героем для своего воспитательного повествования отъявленного двоечника и бузотера. Он стал жить самостоятельной жизнью на страницах рассказов, и мои чада все больше и больше подпадали под его обаяние. Я раз за разом силился отвязаться от него, но ничего не получалось. Я вытаскивал на сцену отличников, хорошистов и даже троечников, но они позорно уходили в тень дерзкого проказника, и мне пришлось сдаться. Генка Шишкин меня победил.

      Скажу сразу, что это персонаж вымышленный, точнее собирательный. И собирать мне пришлось его из трех реальных пацанов, живших в разное время и в разных частях нашей необъятной страны. Да и все остальные герои не имеют прямой связи с реальными людьми и нахально влезли на страницы этой повести откуда-то из области фантазий. Они бессовестным образом стали присваивать себе черты, а иногда даже имена реальных людей из моего прошлого. Так что я не виноват, если кому-то покажется, что в этой книжке написано про него. Это случайно совпало, и не более того. Все претензии к персонажам, а я тут ни при чем.

      Я не хотел бы казаться вычурно вежливым, раздавая благодарности и посвящения в этом предисловии, как это принято у других авторов. Но все-таки хотелось бы сказать спасибо моей жене, хотя бы за то, что она приносила мне чай, когда я печатал эту книжку. Ей даже удавалось не всегда проливать этот чудесный напиток мне на брюки! Более того, она ни разу не попала заваренным кипятком на клавиатуру компьютера!

      Также отмечу труд Любови Михайловны Боровиковой, которая не слишком удивлялась, исправляя мои ошибки. Мне лестно ее замечание, что я оказался первым автором в ее продолжительной деятельности, которому удалось написать целую главу без знаков препинания. Я даже не стал объяснять ей, что у меня на клавиатуре запала клавиша запятой. Просто пришлось сказать, что я заботился о том, чтобы ей было не скучно без работы.

      Отдельное спасибо художнику Борису Йоффе, который присылал мне на выбор такое количество рожиц и фигурок Генки Шишкина и других персонажей, что ими впору было бы населить небольшой город где-нибудь рядом с Кологривом.

      Ну и, наконец, спасибо моим детям, первым слушателям и читателям этих историй. Во-первых, дочери, которая рассеянно сообщила, что все это «прикольно, особенно глава про женщин».

      Когда я попросил разъяснений, выяснилось, что она, видимо, имела в виду эпизод со снежной бабой, которую Генка стукнул поленом по голове. И большое спасибо сыну, который тратил свое драгоценное время на переписку с издателем и другими подозрительными личностями.

      Ну а посвящается (очень не люблю это слово, но другого нет) этот опус двум мамам – Екатерине Ефимовне Москвич и Валентине Артемовне Александровой.

      1. Шишкин и Пушкин

      Давно это было, ой давно. Учился я тогда в 5-м, или нет – в 6-м классе, то есть, когда в школе только-только начинают всерьез знакомиться с Пушкиным. И в нашем же классе учился Генка Шишкин, егозливый такой шкет, худой, маленький и очень вертлявый. Он был на год всех младше, и его поэтому трудовик называл сыном нашего класса. Ну, как сын полка вроде. А литературу преподавала Альбина Михайловна, женщина строгая и беззаветно любящая того самого Пушкина, Александра Сергеевича. Понятно, что сам поэт об этом не знал в силу того, что давно помер, а то бы не стал писать своего «Онегина». И еще потому, что Альбине Михайловне не повезло с юмором. С чувством прекрасного повезло, с Пушкиным тоже, а с юмором нет. Отсутствовал он у нее, и все тут.

      Как-то задала она нам выучить отрывок из своего любимого «Онегина» и каждому выбрала разный. И это в шестом-то классе! Хотя Шишкину очень короткий достался, из восьмой главы. Строк на 10–12, начиная с «моя студенческая келья вдруг озарилась», а концовка хрестоматийная:

      «Старик Державин нас заметил

      И, в гроб сходя, благословил.»

      На следующем уроке всех спрашивают, и вот очередь дошла до Генки. Он кое-как домямлил до старика Державина, а дальше ни тпру ни ну – заклинило. Весь класс шёпотом подсказывает, но все вразнобой. Генка стоит и время от времени:

      «Старик Державин… э-э…» – и дальше все.

      Я с ним за одной партой сидел, и мне это надоело. Я ему и говорю: «…снег почуя, плетется рысью как-нибудь».

      Генка меня услышал и радостно повторил:

      «Старик