Та, что приходит ночью. Дельфина Бертолон

начал со второго этажа.

      Свою комнату я хорошо изучил. Когда мы приехали, там были обои в мелкий цветочек, вроде незабудок. Теперь стены были белые, я развесил там плакаты с киногероями и скейтерами. Поместил я там и рисунок, подаренный мне Попом на прощание: моё имя в окружении планет и летающих тарелок. В общем, комната мне нравится. Конечно, она гораздо меньше комнаты в Бельвиле – та была под крышей, с большим окном, откуда открывался вид на город: мне казалось, что я на корабле, входящем в порт… Но – СТОП! – не надо впадать в ностальгию.

      В комнате Жанны, рядом с моей, я сперва изучил стену, которую она так пристально разглядывала во время своих ночных припадков. За исключением нового потолка с пышными облаками, комнату не переделывали: обои с розовыми бабочками хорошо сохранились. Рисунок вполне подходил для моей сестры. Скомканная одежда, игрушки и всякая ерунда валялись повсюду, создавая даже какое-то подобие гармонии. Я прекрасно понимал, что мои родители не выигрывают деньги в лотерею и не могут переделать весь дом сверху донизу – «в порядке очерёдности», как говорил папа. Я оценил, что моя комната была в очереди первой…

      Я ощупал стену (перед кроватью Жанны), думая найти что-нибудь. Конечно, я не ожидал ничего из ряда вон выходящего, мне просто делать было нечего. Я закрыл глаза, сосредоточился – воскресный Шерлок Холмс (хотя сегодня четверг). Под ладонью, кроме неровностей штукатурки и камней, ничего не было. Старая стена, старые обои с дурацкими бабочками. Я даже постучал пальцем, но звук везде был глухой: если там и находились замаскированные коридоры и тайные комнаты, они были спрятаны очень хорошо!

      Я продолжил свои исследования в «родительских апартаментах» – это выражение меня всегда смешило – всё потому, что здесь есть ванная! Ничего. Здесь тоже ничего не переделывали: это была спальня прежних владельцев, и её недавно ремонтировали. Современная сантехника, чёрные стены – помещение «в духе времени», по меркам Софи (то есть согласно журналу «Elle»).

      В начале коридора была последняя комната, которую я собирался проверить, довольно просторная, раньше здесь, видимо, располагался кабинет или библиотека, судя по следам от полок на стенах. Сейчас здесь было совсем пусто, как-то призрачно. Думаю, папа собирался устроить здесь музыкальную гостиную в духе XVIII века.

      Возвращаясь в коридор, я потянул за верёвку, свисавшую с потолка: складная чердачная лесенка внезапно разложилась. Я аж подпрыгнул, когда она со стуком ударилась о паркет. Жанну уложили на дневной сон, и я испугался, что разбудил её. Я прислушался, но было тихо. Я полез наверх – лестница была ненадёжная. По мере того как я поднимался на чердак, становилось всё жарче, а стук дождевых капель по крыше просто оглушал.

      Наверху было жарко, как в печке, и царил полный разгром. Мне бы понадобилась неделя, а может, и две, чтобы разобраться в этом хаосе. Так я и сказал Софи, чья белокурая головка показалась в проёме. Она засмеялась:

      – Ох уж эти люди! И в городе, и в деревне… Они всё продают, всё освобождают. Но не подвалы, не чердаки! И это барахло остаётся нам. Всё это надо отправить