В дороге. Джек Керуак

позади холмы. Я чувствовал себя стрелой на туго натянутой тетиве.

      И тут Миссисипи Джин спустился вдруг с заоблачной выси своих смиренных грез на землю, повернулся ко мне, наклонился поближе и заговорил:

      – В этих равнинах есть что-то от Техаса.

      – Ты из Техаса?

      – Нет, сэр, я из Гринвелла, Мазз-сиппи, – Именно так он и сказал.

      – А малыш откуда?

      – В Миссисипи он попал в беду, вот я и решил помочь ему выкарабкаться. Парень ведь один еще никуда не ездил. Я приглядываю за ним как могу, он ведь еще совсем ребенок.

      Хотя Джин был белым, в нем чувствовалось что-то от мудрого усталого старого негра. И еще он чем-то напоминал Элмера Хассела, нью-йоркского наркомана, только Хассела железных дорог, Хассела-путешественника, дважды в год пускающегося в свою одиссею через всю страну – зимой на юг, летом на север, и все лишь потому, что нет ему нигде пристанища, нет такого места, которое бы ему не надоело, и еще потому, что некуда ехать, кроме как куда угодно, лишь бы катить вперед под звездами, и почти всегда – под звездами Запада.

      – Я пару раз был в Огдене. Если хочешь, поедем в Огден, там у меня друзья, у которых можно зарыться.

      – Из Шайенна я еду в Денвер.

      – Черт возьми, да ты уже почти приехал! Не каждый день такие попутные машины попадаются.

      Еще одно заманчивое предложение. Что там, в Огдене?

      – Что это за Огден? – спросил я.

      – Через это местечко едут почти все ребята, они всегда там собираются. Кого там только не встретишь!

      В свое время я плавал на одном корабле с высоким костлявым малым из Луизианы по прозвищу Тощий Хазард, а по имени Уильям Холмс Хазард, бродягой по убеждению. Ребенком он увидал, как бродяга выпрашивает у его матери кусок пирога, который она ему и дала, а когда бродяга снова пустился в путь, мальчик спросил: «Кто этот парень, ма?» – «Да это же бродяга!» – «Ма, я хочу стать бродягой». – «Заткнись, Хазардам такое не пристало». Но тот день он так и не забыл и, когда вырос, отыграл какое-то время в футбол в студенческой лиге, а потом и в самом деле сделался бродягой. Мы с Тощим ночи напролет рассказывали друг другу истории, сплевывая в бумажные пакеты пережеванный табак. Что-то в поведении Миссисипи Джина так напоминало мне Тощего Хазарда, что я спросил:

      – Тебе случайно не попадался парень по прозвищу Тощий Хазард?

      И он ответил:

      – Это не тот длинный, что громко смеется?

      – Да, похоже, это он. Он из Растона, Луизиана.

      – Точно. Иногда его зовут Долговязый Луизианец. Дассэр, Тощего я наверняка знаю.

      – Он еще работал на нефтяных месторождениях в Восточном Техасе.

      – Верно, в Восточном Техасе. А теперь он погонщик скота.

      И это была чистая правда; а все-таки мне не верилось, что Джин и впрямь знает Тощего, которого я разыскивал уже несколько лет.

      – А на буксирах в Нью-Йорке он не работал?

      – Ну, насчет этого я ничего не знаю.

      – Наверное, ты знал его только по Западу.

      – Скорей