Агафоны-рябинники. Августа Избекова

так, что я с неделю не мог сидеть. Такое несправедливое наказание отвратило меня от отца на всю жизнь, не говоря уже о его скопидомстве, державшем, как в тисках, всех домочадцев.

      Любимым нашим занятием с Илькой зимой были салазки. Выехав на западную околицу деревни, мы с радостным визгом летели с горы к речке Мокрой. «Илька лису словил!» – вскричал я однажды, увидев у своего друга порванную у полушубка полу («лису»).

      – Что теперь делать-то будешь? Дома-то, небось, забранят. А то и отлупять, – посочувствовал я другу.

      – А я ее склею, – ответил он. – А клей-то есть у тебя? Услышав, что нет, я пообещал принести и завернул салазки домой.

      – Заявился, гуляка? – приветствовал меня дед, лежавший на печи.

      Ответив деду, я вытащил баночку с клеем из своего ящика, поставил на загнетку к горячим угольям, потом схватив ее и, сказав деду, что иду в сени, пустился к Ильке, которому не удалось скрыть от матери «лису».

      – Я, маманя, не понарошку задел ее салазками, а она и треснула, – и Илька расплакался.

      – Ну, ну, расшумаркался! Полно рефеть-то, ратось моя, – утешала сына мать, не выговаривая звонких согласных. – Мы твою «лису» шифехонько к месту пристегнем. – И Христина начала сшивать порванную полу.

      В это время я и заявился к Ерастовым, удивляясь мирной беседе матери с провинившимся сыном. Меня бы за порванный полушубок отец бы мой выдрал, как сидорову козу, а здесь – наоборот сама же мать утешает сына.

      – Фимушка пришел, растефайся, ратось моя! Прохоти, та садись, – приветствовала моя хозяйка.

      Клей мой не понадобился и я пытался засунуть его в карман, но Христина заметила:

      – Що ты тут прячешь в панке-то, Фимушка?

      – Я принес Ильке клей склеить «лису», смущенно ответил я.

      – Ха-ха-ха! Клупые вы мои! Клеем нелься!

      Быстро зашив прореху сыновней шубенки. Христина заставила нас с Илькой вымыть руки у глиняного рукомойника. Потом посадила за стол, угостила пшенным каравайцем, пирогом с капустой и пресным молоком.

      – Тетя Хриса! Разве сегодня праздник? – удивился я.

      – Еш, ешь, ратось моя! У нас и в путни такая еда.

      Имея одного сына, Ерестовы не мучили себя работой. Уезжая на базар или на ярмарку, Ераст всегда привозил жене какую-либо обновку, а сыну – пряников и кренделей. За вкусным обедом здесь и застала меня моя тетя Домна. Помолившись на образ и поздоровавшись с хозяйкой, Домка заметила:

      – Не привечай кума к столу нашева-то парнишку. Вам и со своим-то хлопотно! – Но я-то знал, что тетя Доня была довольна, что меня угощали соседи.

      – И-и-и, ратось моя! Не опьес нас твой Фимушка! Та и ты, ратось моя, присашивайся-ко к столу, та отведай нашей стряпни, – приглашала Домну простодушная хозяйка.

      – Покорно благодарю, кума! – отказывалась та, хотя у самой засосало под ложечкой от вкусных запахов в этой избе. Но строго блюдя обычай не угощаться у соседей в будние дни, Домна заторопила меня домой, размышляя дорогой: «Вот ведь живут Ерастовы