Шаман. Алексей Крупенков

ввысь в серое небо. Города не видно. Серая тусклая дымка. Проносимся дальше и выше. И слышим звуки живого города. За спиной остается боль и смерть, здесь же звуки жизни и радости.

                                               * * *

      Ее нашли в одном из неблагополучных районов. Слухи подтвердились. Все было до мерзости банально. Ее подсадили на иглу. Сначала она брала деньги у родителей, потом стала продавать свои вещи. Когда и это привело в тупик, Арина пошла «работать» на панель за дозу. В очередной отключке у нее случился гнойный аппендицит. Дальше больница, операция, ломка… порвав все себе, она умерла.

      Сложно осознавать, но наше поколение стремительно хотело себя убить. Я уже не вспомню детей 90-х, кто выжил. Мне без малого сорок лет, и все мои сверстники уже лежат. Что это? Массовое самоубийство? Неприкаянные дети, не боявшиеся смерти и забвения?!

      После окончания школы, по указке родителей, я пошел учиться в институт. Как я его закончил, было сказать сложно. Есть люди, которые не помнят некоторых подробностей своей жизни. Все наилучшие «спецэффекты» предоставлены для них. Я сидел на всем, на чем только возможно. Поэтому провалы памяти у меня были просто неимоверные. Я мог на автопилоте прожить год. И осознавал это только тогда, когда смотрел в календарь.

      Друзья уходили все чаще. Людей на похоронах становилось все меньше. В справках о смерти значились сухие термины, никак не касающиеся реального положения вещей. Никто не говорил, от чего умерли эти люди. Было стыдно о таком говорить. Никто не хотел кидать позор правды на покойника. Такие причины как: передозировка, самоубийство, захлебнулся рвотной массой… все не то. У нас принято открыто лгать, если дело касается покойников. Но зато живым в лицо говорить «правду» всегда можно. Создается такое чувство, что живым все равно, а покойникам есть дело до их чувств.

      После того как мне стукнуло тридцать, я начал понимать, что что-то идет не так. Жить в забытье десять с лишним лет, побывать два раза на реабилитации, заработать психическое расстройство и лечиться в психушке три раза – это уже не рок-н-ролл. Все катилось в выгребную яму. Все окружающие пытались вразумить меня. Поставить на путь истинный. Как будто мне было до них дело. Я жил в своем мире, который меня устраивал и не устраивал одновременно.

      Сцена 2. Виктор

      Ранняя весна. Солнце греет, но земля все еще промерзшая. Поют птицы, и солнце слепит. Мы проносимся мимо лиц людей, молодых и старых, скорбных и не очень. С мимическими морщинками, заплаканными глазами, черными очками. Потом видим руки людей. Гладкие длинные пальцы с маникюром, рабочие с мозолями и ярко выраженными венами, детские ручки. Все они держат цветы. Проносимся над столом, стол накрыт разными закусками, алкоголь, сок, минеральная вода. Во главе стола стоит портрет молодого мужчины с черной лентой в углу. Рядом стоит стакан с прозрачной жидкостью, накрыт куском черного хлеба.

      За портретом стоит