Алфавит. Часть вторая. К – Р. Вячеслав Киктенко

как по руке.

      И слава, и слово, всё вместе и порознь

      Стоит в отраженьях текучей воды,

      Как ветка над речкой, как звёздная поросль,

      Как чья-то судьба на пороге беды.

      Но белый валун у бормочущей речки,

      Но ивовый прут, но скворец молодой

      Талдычат своё, что бывают осечки

      У тёмной судьбы. У звезды над водой…

      НОЧИ. ДНИ

      Как лягушки отошли

      В рясном омуте ко сну,

      Словно душу вынули,

      Потянулся я к вину.

      Искры потекли внутри.

      Соловей пошёл в разнос.

      А блеснул огонь зари,

      И ни звёздочек, ни грёз.

      И вино не жжёт кровей,

      И не ухает сова.

      А умолкнул соловей,

      Воробей вступил в права.

      Треск и щебет, шум и гам.

      Ворон с дерева орёт.

      Утро. Полдень. Вечер. Там

      И лягушечек черёд…

      ***

      Колокола туманные канона

      Раскачивать, будить, пока закона

      Чугунные не дрогнут языки,

      И вдруг, не различив уже ни зги

      В заушинах надколокольных, звона

      Судейских колокольчиков, резона

      Свинца, железа, чугуна наклона,

      Взять, размозжить последние мозги…

      Или – не размозжить? Или с тоски

      Взять, разложить на правильные зоны

      Неправильные, в общем-то, мозги,

      И наконец в апориях Зенона,

      Как истинный авгур во время оно,

      Лишь улыбнуть печальные виски…

      ***

      Как ни в чём не бывало, мы идём по осенней аллее,

      Я с тобой, ты со мной, ты со мной, золотая Наташа.

      Ты не умерла вовсе, лишь закатное солнце, алея

      Меж берёз, умирает, а всё остальное – всё наше.

      И ты мне говоришь, говоришь как-то внешне и странно:

      «Это дождь золотой…. Я ведь помню их – саженцы детства,

      Посмотри, как они подросли, и они уже сплошь великаны!

      А ведь голые прутики были, даже не во что было одеться…»

      Я целую тебя, и теряю рассудок, и вновь изумляюсь наиву

      Слов сторонних слов твоих, и влюбляюсь, как мальчик, в Наташу.

      Боже мой, до чего же всё это запретно, и странно счастливо!

      Но ведь мы же с тобою всё те, мы ведь помним излучинку нашу,

      Мы одни знаем то, как на ней зрели наши рассветы,

      Как тропу выстилали берёзы, в ногах драгоценные блёстки,

      Как неправильно, милая, как-то неверно слова твои, радостно спеты,

      Как не скажут вовеки мальчишки, поэты-подростки…

      И маститые тоже, пожалуй, не смогут поэты.

      ***

      Как славно, если горести избыты,

      На лавочке, над берегом другим

      Припомнить вдруг старинные обиды,

      И – рассмеяться глупостям таким.

      И поперхнуться дымом горьковатым,

      И дверью хлопнуть, топая в избу,

      И засыпать, почти невиноватым,

      Сиять во сне, благодаря судьбу…

      * * *

      Как я любил тот чад,

      Тот пыл, те разговоры

      О том,